Время и Деньги
08.01.2006 Культура

“Я - сибиряк, который в Сибири не живет”

Сегодня в Качаловском театре спектакль “Как я съел собаку” представляет Евгений Гришковец.

О любопытном явлении российской театральной жизни последних лет - Евгении Гришковце не писал разве что ленивый. Лауреат “Золотой маски”, “Антибукера”, “Триумфа”, режиссер, актер и драматург в одном лице в свои неполные 40 Гришковец стал “отцом” нового театрального языка, явленного миру прежде всего спектаклем “Как я съел собаку”. Евгений Гришковец не только стремительно вошел в столичную культурную жизнь, приехав из захолустного кузбасского городка, но прочно и, похоже, надолго в ней утвердился. И это при том, что он так и не смог сжиться с Москвой. Сегодня он имеет дом в Калининграде, работает в Москве и Петербурге, гастролирует по всему миру. В апреле у него состоялась презентация новой книги - сборника рассказов “Планка”, а на этой неделе Евгений Гришковец приезжает на гастроли в Казань.

“Планка”

- Почему в этот раз вы выбрали жанр рассказа?

- Он сам меня выбрал. Был написан один рассказ, и я почувствовал вкус. Хотя рассказ сложнее писать, чем длинное произведение. Зато теперь я полноформатный писатель. У меня есть роман, повесть, теперь вот книга рассказов. В ней восемь рассказов. Буду надеяться, что кого-то они порадуют. Я лично очень радовался, когда их писал. Книга получилась очень красочной, ее оформлял тот же веб-дизайнер, который оформлял все мои книги и DVD, он больше ни с кем, кроме меня, не работает. Предисловие к ней написал по собственному почину один из крупнейших современных писателей Петр Вайль.

Я закончил писать последний рассказ “Планка” в январе и почувствовал, что все - книга закончена, больше ее ничем дополнять не нужно. А после этого достаточно долго трясет и колбасит, потому что организм уже настроен на работу, писательская работа требует серьезной дисциплины, а дисциплинированным быть намного приятнее, чем человеком, который не знает, как провести день. И потом нужно перейти в совершенно другое состояние, нужно стать менеджером, который должен продумать, как лучше продать эту книгу, чтобы она выглядела соответственно, чтобы ее пресс-релизы не обманули читателей. Это довольно ответственная и интересная работа, сейчас она завершается.

- “Планку” можно почитать в Интернете?

- Отличие “Планки” от всех моих предыдущих книг в том, что как только я заканчивал очередной рассказ, тут же выкладывал его в Интернет. Так что весь сборник там можно прочесть, и абсолютно бесплатно.

- В романе “Рубашка” были очень хорошие иллюстрации, последняя книга почему-то ими обделена?

- Зато здесь есть замечательная фотография. Я как-то прочел в Интернете по поводу книжки “Рубашка”. Человек, который явно меня никогда не видел, написал: “Прочитал роман, подумал, что человек добрый, потом посмотрел фотографию, подумал: наверное, нет”. Поэтому здесь я специально улыбаюсь, чтобы никто не подумал, что я злой человек.

Единственно возможный жанр

- Критики до сих пор гадают, в каком жанре вы работаете. Какую вы сами дали бы оценку своему творчеству, если бы смогли посмотреть на себя со стороны?

- Я не могу себя оценить. Очень бы хотел пойти на собственный спектакль и получить впечатление. Понимаете, над этой книгой я работал год, знаю практически каждое слово, знаю, что здесь меня может удивить или обрадовать... Я здесь во всем уверен. Я же понимаю, что люди будут покупать эту книгу, платить за нее деньги, тратить на нее время.

- Но вы согласитесь с тем, что создаете некое специфическое искусство?

- Сам я его специфическим не ощущаю, я для себя вижу его единственно возможным.

- Тем не менее вы получаете от этого удовольствие?

- Это и не удовольствие, и не кайф, и не тяжелая работа - это профессия. Это огромная составляющая моей жизни, на которую тратится очень много времени, сил, здоровья... И никаким особо оригинальным я свое творчество не считаю, потому что оно для меня единственно возможное.

- Вы относите себя к элитарной прослойке или же это массовое искусство?

- Я себя не отношу ни к тому, ни к другому. Это меня критики к чему-то относят. Раньше, когда я играл немного, это по определению должно было быть элитарным. Сейчас я играю более ста спектаклей в год на больших площадках, веду телепередачу, мои книги продаются практически в каждом магазине и даже на вокзалах и в аэропортах. Так что никаким элитарным деятелем культуры я сейчас не являюсь, я являюсь частью культурного контекста.

Страх эмиграции

- Вы много выступаете за границей, рассказывая им о нас, а будут ли спектакли о них для нас?

- Как бы я хорошо ни ориентировался в современном европейском пространстве, все равно они для меня будут “они”. Во многом для меня их стороны жизни неприемлемы, необъяснимы, непонятны. Как бы я там долго ни работал, у меня все равно есть ощущение, что я среди них человек в скафандре, потому что у меня никогда не было и уже никогда не будет их детства.

- После армии вы уехали за границу, почему?

- Это был 88-89 год, а тогда был всеобщий настрой: Все, валим! Я тоже попытался свалить, но, слава Богу, вернулся.

- Что вас там тогда не устроило?

- Да все. Даже то, что там общество намного комфортнее нашего. Я себя сам там не устроил. Ха.

- Из Кемерова вы уехали, когда почувствовали, что это все?

- Это был не момент, а длительный период - тяжелейший кризис, который длился почти три года и который не закончился с отъездом. По этому поводу я написал пьесу “Город”, которая гораздо менее трагична, чем то, что со мной тогда происходило.

- Сейчас очень много людей в провинции болеют чеховской фразой: “В Москву, в Москву”. Какие тут могут быть советы? Я не знаю. Ведь, по большому счету, Москва ничего не решает.

- Достойно жить можно где угодно. Москва - предельный российский город, дальше него расти некуда. Тот, кто отрывается от своего маленького городка или деревни и переезжает, скажем, в Кемерово или Томск, для них это все равно что полететь на Луну, для них это большая переделка сознания. И очень часто такой отъезд из родного города - это только начало движения и пределом его, как правило, бывает Москва. Мне сложно об этом говорить, потому что я болезненно пережил отъезд из родного города. Мой город - он довольно странный, суровый такой, непростой. Но там было детство, которое, безусловно, счастливое, там было поступление в университет и счастье от учебы на первом курсе; потом было радостное возвращение туда со службы; потом страшное разочарование; потом там же была сильнейшая влюбленность; там родилась моя дочь. Это все происходило там, могло произойти и в каком-то другом месте, поэтому я не могу говорить о нем плохо и никогда не буду.

Такое счастливое время, какое я прожил в Кемерове - эти иллюзии, надежды 90-х - таким счастливым я уже никогда не буду. Да, теперь есть успехи, все признаки реализации, но самое счастливое время было прожито там.

- Один известный писатель сказал: “Нас всех испортил компьютер, все великие вещи были написаны рукой и на бумаге”. На ваш взгляд, компьютер действительно влияет на творческий процесс?

- На текст влияет все: и качество ручки, и качество бумаги, и свет, и цвет обоев. У меня очень хороший старый Паркер, который, кажется, сам пишет. Если я пишу текст неудобной, не моей ручкой, я вижу, как это влияет на него. Я очень плохой, капризный, когда пишу, мне нужны идеальные условия. Дети бегают во дворе - ну, думаю, пошел бы, убил. Все влияет на все.

- Евгений, вы не боитесь, что аудитория, которая еще вчера вам рукоплескала, завтра будет равнодушна, что вы перестанете ее интересовать?

- Я совершенно уверен, что мне осталось еще лет пять-шесть быть на сцене, не более.

- И что вы будете делать потом?

- Что-нибудь полезное. В театре вообще нет случаев, когда бы театральный деятель остро совпадал со временем больше десяти лет. Театр тесней всего связан со временем, потому что он не фиксирует время, он просто неразрывен с ним. Театральному деятелю нельзя быть замкнутым. Ведь театр ужасен тем, что ты находишься в таком пространстве, что трудно понять, какое теперь время года, какое время суток. И когда ты репетируешь спектакль, ты пропускаешь целую весну. Потом выходишь: ой, а уже лето! Нужно не только знать, интересоваться, но еще и подлинно жить, то есть оставаться живым человеком. Но такого острого, подлинного существования в театре мне осталось лет пять-шесть - я этого не боюсь, я это отлично понимаю. Так что в этом смысле все нормально.

- Вы уверены, что все действительно “нормально”?

- В известной степени я уверен только в том, что делаю. Я совсем не уверен, что поступаю правильно дома, в семье, правильно веду себя с родными, с друзьями, не уверен, что правильно поступаю с заработанными деньгами. В этом смысле у меня много сомнений. Но в том, что я делаю на сцене, я абсолютно уверен. Я всегда стараюсь быть ответственным в следующем шаге и в выборе того, участвовать или нет в программе, которую мне предлагают. Бывают ситуации, когда мне трудно отказать какому-нибудь хорошему человеку, хоть я и понимаю, что его дело на самом деле обреченное. Сейчас мне, как и всякому известному человеку, много приходится делать совершенно необязательных и скучных вещей. Но не подумайте, что я отношусь несерьезно к интервью, я всегда к ним ответственно отношусь.

- Кем вы сегодня себя более ощущаете: сибиряком, москвичом или калининградцем?

- Я - сибиряк, который в Сибири не живет. Для меня, например, никогда не будет нормальным, как для калининградца, что у меня в саду есть яблоня и осенью на ней вырастают огромные яблоки! Для меня этот факт всегда будет оставаться чудом. Или то, что у меня есть собственный домик у моря! А для калининградца это вполне нормально. Или для меня ненормально, что возле моего дома гнездится аист. И в то же время, когда мне показывают какую-то местную речку, я смотрю на эти речки, и они мне кажутся жутко маленькими по сравнению с сибирскими.

В общем, есть вещи, которые для меня никогда не будут нормальными - всегда удивительными. Так же я прекрасно понимаю в Сибири, что мне не нравится в людях и в способе жизни. Но я на Сибирь никогда не обижался. Я прожил там основную часть жизни - самую главную и самую счастливую.

- Вы в лучах славы, но все же вас трудно представить человеком, которого может затронуть звездная болезнь...

- На самом деле слава, популярность - это очень, очень непросто. Становясь известным, человек многого лишается, он теряет близких людей, остается один, и самое главное - утрачивает свободу, к чему мы все должны стремиться. Например, я сегодня знаю, что будет в моей жизни завтра, послезавтра или через месяц и даже через полгода, все мои спектакли и гастроли расписаны на несколько лет вперед. И тогда, спрашивается, если я знаю, что со мной будет завтра, зачем мне это завтра проживать?

Досье. Евгений Гришковец - родился в 1966 году в Кемерово. Окончил филологический факультет Кемеровского государственного университета. В 1991 году в Кемерово создал студенческий театр “Ложа”, где поставил десять спектаклей. С 1998 года живет в Калининграде. Автор пьес “Как я съел собаку”(1997, лауреат национальной премии “Золотая маска” в двух номинациях), “ОдноврЕмЕнно”, “Город”, “Зима”, “Записки русского путешественника”, “Дредноуты”, “По По”. Моноспектакли Гришковца в последние годы участвовали во многих международных театральных фестивалях.
9
Авторизуйтесь, чтобы оставлять комментарии