Стабфонд надо увеличивать, а не тратить

- Егор Тимурович, насколько верным будет утверждение, что сырьевая экономика изначально таит в себе опасность?

- Это не совсем так. Многие развитые страны зависят от сырьевых рынков и обходятся без серьезных кризисов. В качестве примера можно назвать Норвегию, Австралию, Канаду. Просто надо понимать, что это своеобразная экономика, которая сталкивается с неожиданными вызовами. Нефть - товар очень необычный. Необычность его связана с тем, что он играет огромную роль в мировой экономике. После того как сельское хозяйство стало периферией, ни один сырьевой товар по степени влияния даже близко не сопоставим с нефтью. При этом нефтяной рынок крайне непредсказуемый, с уникальными колебаниями цен. А речь у нас идет о развитых, сложно устроенных обществах. Приведу пример. Скажем, еще 150 лет назад весь мир прекрасно жил без электрической энергии и создал массу великих цивилизаций. А теперь нам на пять часов отключают электричество - и мы видим, как вся наша цивилизация начинает разваливаться. То же самое с ценами на нефть. Очень легко привыкнуть к тому, что они высокие. Взять на себя огромные обязательства, нанять врачей, учителей, повысить им зарплаты, создать армию, закупить кучу вооружений. А потом цены падают в несколько раз, и что делать? Увольнять учителей, распускать армию? Ничего подобного. Есть известные всем рецепты того, как переживать подобные кризисы. Норвегия - самая развитая страна в мире по оценке Организации Объединенных Наций, а ее стабилизационный фонд в абсолютных значениях больше российского в двенадцать раз. Что, норвежцы не понимают, как надо вести экономическую политику? Конечно, понимают. Просто они не хотят распускать свою страну, если цены на нефть опять упадут в восемь раз, как это случилось в середине восьмидесятых. Трагедия Советского Союза помимо других факторов состояла еще и в том, что он вел очень странную для государства с сырьевой моделью экономики финансовую политику: у него практически не было валютных резервов. Хотя советское руководство вообще-то могло бы и знать, что рынок нефти - необычный рынок, так как само активно участвовало в политических манипуляциях, направленных на то, чтобы подхлестнуть рост нефтяных цен. А когда на понижение сыграл наш главный конкурент - Саудовская Аравия, выяснилось, что мы к этому не готовы. Впрочем, цены упали бы и без постороннего вмешательства, хотя, возможно, не так стремительно.

- Тем не менее смертельным ударом для советской экономики и всей советской системы стало именно обвальное падение нефтяных цен на мировых рынках. Российская экономика унаследовала от советской сырьевую направленность и пользуется сейчас плодами нового нефтяного бума. Что произойдет, если цены упадут вновь?

- Российская экономика гораздо более советской способна адаптироваться к падению цен на нефть. Но осталась серьезная проблема. Если вы спросите меня, какова сегодня доля нефти, нефтепродуктов и газа в общем объеме нашего экспорта на конвертируемую валюту и какой она была в период Советского Союза, я должен буду с грустью констатировать, что она точно такая же. А именно - 65-70 процентов. Но есть и существенная разница. Например, в отличие от Советского Союза в России довольно динамично растет машиностроительный экспорт. По доле машиностроения в объеме экспорта мы выросли по сравнению с периодом СССР в четыре раза. Тогда он был в районе 2,5 процента, а сейчас около 10 процентов. Это не в последнюю очередь связано с тем, что Советский Союз не мог на конвертируемую валюту поставлять вооружения, а мы поставляем. Но это частный пример. А почему все-таки нынешняя ситуация объективно лучше? Во-первых, потому что экономика рыночная. В ней есть автоматические механизмы адаптации, которые действуют и в других нефтезависимых, но рыночных экономиках. Девальвация национальной валюты, например. Скажем, когда в 1998 году нефтяные цены упали, правда, не в шесть, а в два раза и многие говорили, что экономика развалится, она не развалилась. Были серьезные проблемы у банковской системы, многие люди потеряли вклады, но экономика в скором времени начала расти. В рыночной экономике есть резервные мощности. Когда импорт дорожает, есть смысл эти резервные мощности загружать. В результате реакцией на падение импорта становится не развал экономики, а увеличение доли национального производства в общем объеме потребляемых продуктов в стране.

Во-вторых, Советский Союз, будучи крайне зависимым от такого неустойчивого параметра, как цены на нефть, как я уже говорил, не имел значительных валютных резервов. Валютные резервы советского периода в момент пика нефтяных цен были примерно раз в двенадцать меньше, чем сегодня. Все базировалось на идее, что высокие цены на нефть - это навсегда. Но кое-какие уроки Россия из этого извлекла. Наш Стабилизационный фонд несопоставимо выше, чем валютные резервы Советского Союза. Все эти моменты в случае необходимости сыграют роль амортизаторов, которые позволят выиграть время для приспособления к изменившимся реалиям нефтяного рынка.

- А как вы оцениваете сегодняшнюю ситуацию в российской экономике в целом?

- Экономика России довольно устойчиво и динамично растет последние восемь лет. Мы вышли из периода переходной рецессии, когда старые социалистические институты уже рухнули, а новые, обеспечивающие рост, еще не созданы. Протяженность переходной рецессии в разных странах, как правило, составляет от трех до семи лет. Она тем длиннее и тяжелее, чем дольше был период социалистического развития. Но теперь это уже позади.

Во время первого президентского срока Владимира Путина были проведены очень важные позитивные структурные реформы, начиная от налоговой реформы и заканчивая изменениями в земельном законодательстве. В общем, удалось добиться перехода от восстановительного роста, когда экономика растет за счет использования ресурсов, созданных еще в советский период, к инвестиционному росту. Причем инвестиции динамично увеличиваются.

Финансовая и денежная политика по всем международным стандартам остается достаточно ответственной и консервативной и вызывает искреннее профессиональное уважение у многих председателей центральных банков и министров финансов тех стран, которые понимают, как тяжело управлять нефтяным богатством. А вот структурные реформы, к сожалению, остановились с 2003 года. Я знаю, что после нескольких неудач в Кремле возобладала примерно такая позиция относительно действий правительства: не умеете проводить реформы, так лучше никаких и не проводите. Не могу с этим не согласиться.

Конечно, постоянно возникают страннейшие предложения, с которыми приходится как-то бороться. Недавно мы обсуждали нынешнюю российскую ситуацию и перспективы с главами нескольких крупных мировых компаний. Говорили, в первую очередь, о гарантиях прав собственности. И один из этих топ-менеджеров сказал о российской экономической политике следующее: “Вы, конечно, делаете все, чтобы не пустить наши капиталовложения в Россию. Но я боюсь, что вы стараетесь недостаточно”.

- Тем не менее периодически возникают страхи, связанные с ожиданием нового дефолта. Серьезная паника возникла, например, в 2004 году.

- Я не вижу никаких оснований опасаться нового дефолта, хотя риски подобного развития событий в ресурсозависимых странах никогда нельзя считать нулевыми. Просто этими рисками надо уметь управлять. В чем разница ситуации в 1998 году и сегодня? В 1998 году у нас был большой, по отношению к ВВП и экспортным поступлениям, и короткий внешний долг. У нас была большая доля иностранцев на нашем коротком рынке ГКО. Одновременно начался никем не предсказанный кризис в юго-восточной Азии. А инвесторы реагируют не на то, что происходит в Таиланде, они реагируют на то, что происходит в странах с проблемами, похожими на те, которые обозначились в Таиланде. Поэтому они начали уводить деньги с развивающихся рынков, и особенно с развивающихся рынков, не интегрированных в Евросоюз. В результате, когда нам были нужны новые деньги, чтобы, по меньшей мере, рефинансировать ранее взятые кредиты, нам говорили: “Кредитов не будет. Расплачивайтесь по старым”. И тут даже большие, оговоренные, политически мотивированные кредиты, которые Советский Союз в свое время не получил, а Россия получила, оказались недостаточными для того, чтобы справиться с кризисом, когда параллельно в два раза упали цены на наш важнейший экспортный товар - нефть.

Сейчас у нас нет короткого долга, нет присутствия активного нерезидента в нашем долге, и нам не нужны заемные деньги для того, чтобы свой короткий долг обслуживать. Отношение долга к ВВП неизмеримо ниже, чем оно было в 1998 году. А банковская система в гораздо меньшей степени подвержена влиянию рисков, связанных с девальвацией национальной валюты. Кроме того, у нас есть валютные резервы, не сопоставимые с теми, которыми мы обладали в то время. Однако это не значит, что можно расслабиться и ни о чем не думать. Институт экономики переходного периода регулярно по просьбе разных экономических ведомств делает прогнозы рисков. При нынешней ситуации, что бы ни происходило в российской экономике в рамках 2008 года, дефолта не произойдет. А вот когда мы смотрим на 2009-2010 годы, этого уже никто гарантировать не может. Все будет зависеть от той экономической политики, которую страна будет проводить в ближайшие два года.

- Часто раздаются предложения начать, наконец, использовать средства Стабфонда. Насколько это разумно?

- Я уже говорил об особенностях нефтяного рынка и, соответственно, экономик стран-экспортеров нефти. Поэтому я бы брал за ориентир норвежскую экономику и норвежский стабилизационный фонд, который считается образцом ответственной финансовой политики. Если мы доведем размеры нашего Стабфонда в долях ВВП до размеров, близких к тем, которые сегодня имеет Норвегия, я бы начал всерьез обсуждать вопрос, как дальше выстраивать финансовую политику. Но пока Стабфонд лучше использовать как вложение, как высоколиквидные, надежные бумаги, чтобы в случае, если упадут цены на нефть, нам не пришлось бы закрывать лавочку, как был закрыт Советский Союз.

- Президент России поставил задачу в ближайший год добиться конвертируемости рубля. Насколько она выполнима?

- Это вполне возможно. Более того, этот вопрос принципиально решен. Конвертируемый рубль удобнее гражданам, удобнее предприятиям. И у нас достаточно экономических инструментов для управления этим процессом. Но в то же время надо понимать: конвертируемость национальной валюты, конечно, создает массу преимуществ для экономики, но одновременно и повышает требования к экономической политике. Думать, что можно ввести конвертируемый рубль и расслабиться на фоне высоких резервов - это страшная ошибка. Надо понять, что экономика с полностью конвертируемой национальной валютой - это совсем иная экономика, и управлять ею, по крайней мере, первые пять-семь лет после того как рубль конвертируется, надо с огромной степенью осторожности. Ведь финансовые потоки - это не порты и не трубопроводы, пропускная способность которых ограничена. Они могут быть очень большими, а изменение направлений, по которым они движутся, очень резкими.