Череп моей любимой

“Череп мой любимый” - спектакль с таким почти зловещим названием представил Казанский тюз многочисленной публике. Несмотря на лето - аншлаг, зрители стояли в проходах, под напором желающих были проданы даже места, зарезервированные для прессы.

Мартин МакДонах, автор пьесы “Череп из Коннемары” (именно это произведение не в меру плодовитого английского драматурга поставил в тюзе главный режиссер театра, заслуженный деятель искусств РФ Владимир Чигишев), все более входит в моду, в Европе, а с некоторых пор и в России. Чем там болеет или от чего вылечивается Европа, нам, простите за ограниченность, безразлично - российский театр на голову выше и лучше любого западного (как лицедейская система, а также литературной базой), и весь просмотр так и вертелось: “Ну почему какой-то МакДонах - в нашем тюзе?”

Владимир Чигишев приватно назвал две причины. Во-первых, этот драматург - явление в искусстве, и глупо было бы делать вид, что его не существует, а во-вторых - пьеса-то о любви, то есть весьма нам подходящая - и молодому зрителю, и старому. Кстати, и название слегка изменено - чтобы подчеркнуть лирическую линию в спектакле, ту самую любовь. А может быть, потому, что имя городишки, или даже местечка в ирландском графстве Голуэй, где развиваются события “драмы”, слишком мало говорит центральнороссийскому зрителю.

Короче: осень, дожди. В богом забытом поселении на краю Ирландии некто Мик Дауд (народный артист РТ Сергей Мосейко), душевный детина, могильщик, не лишенный интеллекта, периодически выкапывает на “своем” кладбище упокоенных - освобождает место для новых захоронений. Косточки картинно дробятся и отбывают в неизвестном направлении, судя по черным пластиковым мешкам, наполняемым бренными останками, - на мусорную свалку. А у этого Мика Дауда, между прочим, была жена - Уна, она погибла несколько лет назад, а вот от чего... Мик божится: пьяным сев за руль, попал в аварию. Но есть и другая версия, чисто криминальная. И Томас Хэнлан (артист Владимир Никитин), смурной и болезный полицейский, придерживается второго варианта, вот только доказать ничего не может. Его братишка, Мартин Хэнлан (артист Анатолий Малыхин), слегка задержавшийся в развитии юноша, от нечего делать помогает Мику дробить черепки эксгумированных земляков. А по ходу дела и сам садится пьяным за руль. И, въехав в стену, весьма серьезно повреждает голову. По репликам героев - неясно: будто и здесь не обошлось без рукоприкладства Мика Дауда.

Бабушка братьев Мэриджонни Рафферти (заслуженная артистка РТ Зоя Петрова), “поправившись” дармовым виски от Мика Дауда, простодушно верит во все версии - и гибели Уны Дауд, и о происхождении черепно-мозговой травмы у внука. Да и в городке продолжают ходить всякие слухи. Кто же и в чем виновен?

Ответа нет. А есть трогательные лирические сцены: Уна (артистка Гузель Шакирзянова), почти оживающая ночами, или Тень Уны, в светлом льняном платье, подтанцовывая, нет-нет да и появляется - на кладбище, где весь в работе ее муж, и - объятья: нежные, трогательные, почти обнадеживающие.

Что к чему? - как говорят на русском Севере...

Впечатление от спектакля двойственное. Нельзя не отметить слаженность актерского ансамбля: и новички труппы, и “старожилы” - ну как в своей тарелке, все мирно, чинно, без переигрывания, а всплески эмоций, выраженные в поступках, только оживляют бесконечный диалог-трилог. Конечно, обидно, что сверхорганичной Зое Петровой опять досталась роль пьянчужки (“Звезды на утреннем небе” пятнадцатилетней давности - незабываемый спектакль), но мастерство никуда не делось, а то, что роль по мысли бедновата, отнюдь не вина замечательной актрисы. Порадовал и Сергей Мосейко: мы будто привыкли к тому, что в последние годы артист все больше занят в главных ролях, и многие герои - противоречивые личности, но в новом спектакле, мне показалось, по-хорошему проявилась чисто лирическая составляющая драматического дара Сергея Мосейко. А претензия - не к нему, а к создателям спектакля - та же: ну и что за всем этим?

По-видимому, зритель среднего и старшего возраста застрял, как говорят психологи, в прошлом - воспитанный на русской литературе, драматургии в том числе, он ищет второй и третий смысл в каждой пустячной новелле, и без “разумного, доброго, вечного” не воспринимает простых и непосредственных явлений в том же театре. Не случайно Владимир Чигишев опять же приватно, по-своему низверг этот “застой”: “Ну кто сказал, что ружье, висевшее на цене в первом акте, должно выстрелить в третьем? Чехов? Вот пусть в пьесах Чехова оно и стреляет. Но есть и другие авторы, и другие пьесы”. При этом главный режиссер тюза признал, что Чехов, некогда войдя в моду, - не выходит из моды, его пьесы идут по сей день во многих театрах мира...

Гузель Шакирзянова, хоть и появляется Тенью жены Мика исключительно впотьмах, безусловно хороша. И уместна. Без этой роли (в оригинале Уна только упоминается), пожалуй, спектакль не состоялся бы вовсе, или был совершенно другим, поскольку человечность действу придают как раз объятья Уны и Мика. Неплохо вписался в ансамбль солистов и Анатолий Малыхин, правда, с дикцией, мне показалось, не все идеально у молодого актера. Впрочем, в начале действа и у “наших” не все слова доходили до зрителя.

Однако это частности. И даже спустя несколько дней после просмотра, задним числом, так сказать, не понимаю: для чего и для кого эта пространная постановка? К слову, декорации - черный полиэтиленовый кожух вокруг надгробий (художник - народный художник РТ Сергей Скоморохов) - не выглядят мрачными, особого триллера, несмотря на контекст и место действия, слава богу, нет, скажу больше - благодаря пусть “черному”, но юмору, эксцентрике (балетмейстер - Людмила Парахина) спектакль обретает некую легкость, “несерьезность”, и трогает душу, повторю, лишь в некоторых сценах любви-воспоминаний. Но этого мало! И были зрители, оставшиеся после спектакля в замешательстве: ими также не найден второй или третий смысл в темновато-грубоватой истории про ирландского могильщика и его погибшую жену (в тюзе жанр определен как драма, в иных театрах пьеса значится черной комедией).

От российского режиссера - не мальчика, но мужа, принявшего наш тюз в начале сезона, через девять месяцев службы можно было бы ожидать более “содержательной” работы, неважно, какого автора. А пока - так и хочется в условном названии поменять “мой” на “моей”: точнее, благозвучнее, шибче. А далее - зацепиться умом, мне показалось, не за что.