Выбор тональности, или Юбилей с Данте

- Надир Усманович, первоначальный замысел в ходе работы менялся?

- Замысел был вначале воплотить все в офорте, но, промучившись года полтора, я понял, что материал в офорте бывает разный и не дает общей тональности. Можно было выбрать, конечно, одну из манер, штриховую, например, и делать в штрихах, но мне хотелось, чтобы работы были более пространственны. В общем, тональность надо было искать. И я пришел в смешанную технику.

- И все-таки почему именно Данте?

- Родилась эта идея двадцать три года назад, хотя впервые я прочитал “Божественную комедию” лет в семнадцать, юношеские впечатления, как правило, самые сильные. В 1983 году в Молодежном центре была моя вторая персональная выставка, на ее открытие пришел известный ученый Борис Лаптев. Борис Лукич, осмотрев экспозицию, сказал мне: “Надир, а ведь “Божественная комедия” где-то за углом”. В то время какие-то точки соприкосновения уже можно было найти. Но внутри еще не было того напряга, чтобы начать работу. Лаптев знал итальянский язык и предложил мне читать Данте в оригинале. Но я не мог отрывать время у столь занятого человека и как-то ушел от этой темы. И еще до выставки я прочел необычайно красивое эссе Мандельштама “Разговор с Данте”, поэт, кстати, специально изучил итальянский, чтобы Данте читать в подлиннике.

- Какие-то собственные итальянские впечатления попали в вашу работу?

- Нет, я был абсолютно абстрагирован. Локально абстрагирован. Можно сказать, кроме Боттичелли, кроме фресок Джотто специально ничего не смотрел.

- Сколько времени вы потратили на эту серию?

- Я приступил к работе после выставки в 1997 году. А до этого были почеркушки. Последние пять лет я только этим и занимался.

- Извините за нескромный вопрос, на что живет художник, когда делает такой эпохальный труд?

- На случайные заработки. Что-то удается продавать после выставок. В основном, покупают акварели. С офортами у меня сложно. В тот период, когда отказался от офортов, я из сделанных десяти досок часть порубил.

- Вы, прямо как Гоголь с “Мертвыми душами”, с ними обошлись!

- Кстати, я читал какое-то исследование о влиянии Данте на русскую литературу, возможно, и Гоголь его не избежал.

- Почему вы так редко выставляете свои коллекции?

- На очередных выставках, где бывает представлена графика, я выставляю свои работы. Вот принимал участие с книжной графикой на выставке, посвященной юбилею Тукая.

- Можно понять, что вас вдохновляет литература, или это неверно?

- Не столько вдохновляет, сколько дает импульсы. Не иллюстрации, конечно, а сами тексты. Иногда идея возникает некоторое время спустя, во временном потоке. Бывает какой-то толчок.

- А помимо литературы?

- Музыка.

- А что вы слушаете?

- В основном, классику, аутентичную музыку и джаз. Конечно, классический джаз, не модерн.

- Поскольку мы заговорили о музыке, вам на роду, учитывая, что ваши родители имели непосредственное отношение к музыке, написано было стать музыкантом. Ваш отец - известный оперный певец Усман Альмеев.

- Когда был маленький, музыке учился, ходил в первую музыкальную школу. Туда меня принял знаменитый Рувим Львович Поляков. Приняли меня в класс скрипки.

- Ваши родители как-то повлияли на вас?

- Музыка все время была со мной рядом, театр рядом. Рос за кулисами, все время был то на репетиции, то на концерте, то на спектакле. Будучи пятилетним ребенком, попал на концерт Гилельса в Качаловском театре, концертных залов тогда не было. До сих пор помню свои впечатления от этого выступления. И потом, в доме все время были артисты, музыканты, композиторы, поэты. С окружением мне повезло. Даже Сайдашева помню...

- Он бывал у вас?

- Мы у него бывали. Он жил рядом со старым оперным театром.

- А в художественную школу как попали?

- Тоже родители отвели, тоже еще был малышом. Рисовать любил, знаете, как все дети это любят. Потом как-то мое увлечение рисованием поостыло, позже вновь возникло. И, наконец, в Казань из ссылки приехал Баки Идрисович Урманче. А чуть позже на горизонте появилось художественное училище.

- Поклонникам творчества Урманче хорошо известен портрет вашей мамы его кисти...

- Есть два таких портрета, один находится в нашей семье, второй - в музее художника.

- Урманче как-то повлиял на ваше решение стать художником?

- Конечно, я помогал ему в его мастерской, осваивал скульптуру, были у меня такие опыты. Это очень хорошо, что Урманче был рядом со мной.

- Вы стали графиком, но ведь графика - это так сложно...

- В основном, сложна тиражная графика.

- Если сравнить количество графиков и живописцев, последних будет больше. Почему?

- А мне это тоже странно, потому что в старину художники были универсальны. Рембрандт, например, сам с удовольствием занимался офортом. Печатников у него не было. Рембрандт сам все резал, травил. Сейчас таких мастеров нет. Живописью, наверное, каждый может заниматься.

- Вы занимаетесь?

- Я считаю акварель тоже живописью, это, по сути, водяная живопись. Просто кто-то из чиновников решил, что акварель - это графика. Так и стали считать. Заниматься акварелью меня сподвигли путешествия на Алтай, куда я впервые попал в 1985 году. Тринадцать сезонов ездил туда.

- Почему?

- Потому что хорошо там, природа такая, что ощущения совсем другие, чем на равнине. Скифские, тюркские, сарматские курганы - это все я видел. Последний раз я был там шесть лет назад, с этой большой работой трудно стало куда-то ездить.

- Если я спрошу вас об учителях, кого бы вы могли назвать?

- Урманче, конечно. Из учителей он у меня единственный. Потому что все остальное мне приходилось постигать самому.

- Искусствоведы считают, что графика Альмеева - уникальна...

- Мне трудно об этом судить. После завершения работы я от нее отстраняюсь. Полностью.

- А любимые работы есть?

- Пожалуй, нет.

- А “Божественная комедия”?

- Я еще до сих пор не могу освоиться с тем, что этот труд окончен.

- Вы сказали о том, что это не иллюстрации, а оригинальный замысел, реминисценции...

- Именно так я назвал этот цикл.

- Часть работ я уже видела на выставках и поняла, насколько они сложные, их можно и нужно рассматривать часами. Набегом их понять невозможно. Очень много мелких деталей, и каждая несет смысловую нагрузку. Когда рождался очередной лист, что служило толчком?

- Пытаться уложить иллюстрацию к одной песне Данте в один лист невозможно. У него бывает от пяти до восьми планов, планы перескакивают, пересекаются, перемежаются. Даже Боттичелли не знал, как можно одну песню уместить в один лист. Возможно, кто-то сможет все это сделать, но мне кажется, что иллюстрировать Данте вообще нет необходимости. А вот брать какие-то впечатляющие моменты, пытаться их развернуть - это возможно. Когда интернет еще только начинался, мы с моим другом-компьютерщиком зашли на сайт Колумбийского университета и посмотрели иллюстрации к Данте Сальвадора Дали. Он проиллюстрировал все сто песен, но на листах были... пятна. Меня это потрясло. У Дали есть прекрасные рисунки пером - иллюстрации к “Дон Кихоту”, но Данте у него почему-то был в пятнах. Друг предложил мне эти рисунки распечатать, но я отказался, просто не видел в этом необходимости.

- Некоторое время назад была тенденция - художники уезжали за рубеж и там продавали картины. Имеет смысл это делать сейчас?

- Я, например, трижды был в Лондоне. Там тоже надо пройти стадию “раскрутки”, и рядом должен быть агент, потому что художник не в состоянии сам заниматься многими проблемами. Когда кто-то берется его представить, организовать выставку, получает при этом достойные проценты, тогда художник “проходит”. А так пройти на Западе очень трудно. У меня в Лондоне хорошо прошли три выставки, одна была аукционная.

- Где вам лучше работается?

- Полагаю, что дома.

- Свой эпохальный труд вы закончили, что дальше?

- Желательно его показать, поездить с этой выставкой по миру и по стране. Хорошо бы издать все сто листов плюс сто первый с портретом Данте с небольшими поэтическими вставками. Показать надо, потому что в прошлом году исполнилось 745 лет со дня рождения Данте, и никто, даже канал “Культура”, об этом не обмолвился.

Свою выставку казанцам Надир Альмеев покажет в октябре. Надо сразу приготовиться тому, что это будет экспозиция, над которой зрителям придется потрудиться - графика Альмеева требует сотворчества.