Владимир СОРОКИН: “Когда твои книги посыпают хлоркой, это не совсем радостное чувство”

В реальности Владимир Георгиевич оказался совершенно адекватным, абсолютно не экстравагантным и заметно подуставшим человеком. Внешне и внутренне - совсем не похож на то довольно похабное фото, которое можно увидеть на обложках его книг. Даже длинные седые волосы, которые вроде бы должны придавать его облику нечто декадентское, смотрятся совершенно невызывающе, и внешне писатель стал похож не то на актера Ричарда Гира, не то на гитариста Ритчи Блэкмора. Как это ни смешно, но все эти мелочи заставляют всерьез призадуматься над сложившимся в обществе имиджем Сорокина. А если принять во внимание и то, что его книги чуть ли не централизованно и явно с благословения начальства уничтожает молодежь из казенно-патриотического придворного движения “Идущие вместе” (одно время говорили, что это рекламная акция самого Сорокина), то тем более стоит посмотреть на них серьезнее, а не как на “порнографию”, в которой Владимира Георгиевича обвинили все те же “идущие” (дело до суда так и не дошло).

Владимир Сорокин, самый известный сегодня русский писатель-постмодернист, появился на литературном Олимпе в 1993 году, когда он стал финалистом Букеровской премии - за рукопись романа “Сердца четырех”. Впервые же, так скажем, популярность в узких кругах пришла к нему после публикации во Франции и Италии романа “Очередь”. Тогда писателя вызвали на беседу в КГБ, но серьезных “оргвыводов” не последовало - была уже осень 1985-го... Владимир Сорокин вместе с Дмитрием Приговым и Виктором Ерофеевым является основателем одной из наиболее популярных групп русского литературного андеграунда 80-х - ЕПС. Сорокин в своем творчестве декларирует отсутствие какого-то одного раз и навсегда избранного стиля и пользуется почти всеми из них (он и соцреализм рассматривает как самостоятельное эстетическое явление, которое мировой культуре еще предстоит осмыслить). Как не раз говорил сам писатель, он всегда творил только с целью самовыражения, удовлетворения внутренних душевных порывов, например: “Тот тип литературы, к которому я принадлежу, вызовет у большинства неприятие. Но если другие пишут для народа, то я - для себя”. Как считают критики, Сорокин выполняет роль “взрывника” в русской литературе, подобную той, что маркиз де Сад сыграл в литературе французской. Одни этим восхищаются, другие негодуют по поводу пренебрежения к гуманистическому пафосу русской литературы. Третьи замечают, что “проза Владимира Сорокина сама по себе немыслима, ибо она полностью реализуется лишь в процессе эпатажа, то есть в теснейшем союзе с читателем, принявшим определенные правила игры”.

Это все к тому, чтобы были более понятны приводимые ниже ответы Владимира Сорокина на вопросы казанских читателей, которые мы решили подать в форме свободных цитат, так как их логическое и стилистическое связывание в данном случае исказит суть.

“Свою последнюю книгу - “День опричника” - я издал и презентовал не, как обычно, в столице, а на Урале. Просто мне очень надоела московская тусовка - вздорная, высокомерная, лживая. Сам я сейчас веду деревенский образ жизни и общаюсь в основном с деревьями и собаками. Ведь мне для работы особо ничего не надо - только немного комфорта и тишины. Конечно, теперь никуда не денешься от компьютера, но некоторые вещи - например, стихи - я все-таки прописываю от руки, для аутентичности... А в Екатеринбурге я с удовольствием увидел лица провинциальной интеллигенции - такие нормальные, от которых совсем отвык. Плюс ко всему этому “Опричник” отличается от моих предыдущих книг. Это одновременно и попытка народной стилизации, и нечто вроде поэмы в прозе, которую я хотел написать уже давно. Впрочем, все мои вещи написаны разными языками, в этом, наверное, и есть мой творческий метод. Но от “Опричника” мне теперь надо немного отойти, а то очень сросся со своим персонажем, да и в ком из нас не сидит маленький опричник? Сейчас заканчиваю пьесу для одного московского театра - соскучился по драматургии”.

“Я очень зависим от всего русского - языка, ментальности, анархизма. Какому-нибудь швейцарскому писателю надо рыть метров сто, чтобы наткнуться на стоящую коллизию, сюжет, а у нас всего много и все - на поверхности. Я очень рад, что Россия такая во всех смыслах громадная страна: из одного города в другой можно ехать хоть пятьдесят лет и не надоест, всегда будет что-то новое”.

“Замечательно, что я успел пожить в двух государствах и двух эпохах, что для писателя незаменимо. Но я не хотел бы вернуться в прошлое. Да, в андеграунде был большой кайф - мы чувствовали себя богами. Но такое не может длиться вечно. А когда ты написал книгу, и она вышла немаленьким тиражом - это совершенно особенное чувство, тем более в России, где цензуры нет всего-то лет пятнадцать. Вместе с тем - безумная русская жизнь! - писатель до сих пор воспринимается как враг государства. Мои книги не сжигали, не рвали, но вот хлоркой посыпали. Возможно, это смешно, но на самом деле это совсем не радостное чувство. И то, что это мой собственный пиар - миф. Я не нуждаюсь в черном пиаре”.

“Считаю ли я себя модным писателем? Скорее, востребованным, что не означает “модности”. Есть понятие “актуальный”, но и актуальным вечно быть нельзя. А модный писатель это у нас Жириновский... Как оцениваю творчество Виктора Пелевина? Положительно. Например, его последнюю книгу - “Шлем ужаса” я так и не смог осилить”.

“Либо живешь, либо пишешь - нельзя одновременно сидеть на двух стульях. Но я не писатель, который работает ради денег, - не дозрел. К тому же я считаю, если ты пишешь художественные произведения, то должен быть внутренне совершенно свободен. Но, конечно, при условии, что твои писания не унижают кого-то лично и не оскорбляют национальные чувства. И если я создал персонажи, которые похожи на тех или иных реальных личностей, это все равно лишь персонажи, выполняющие художественную функцию. И за оскорбление чести и достоинства никто на меня в суд пока не подавал. Я не провокатор по сути, но мне важно, чтобы мои книги нравились многим и удались как зрелище... Да и что такое литература? Загадочный феномен. Человек записывает на бумаге свои фантазии, а тысячи людей их покупают. В итоге, ни он не может отойти от фантазий, ни читатели. Как говорил Сальвадор Дали, мы не знаем, что такое искусство, но не можем жить без него... А лично меня в литературе ничего не оскорбляет. Впрочем, не рекомендую читать мои книги школьникам младших классов”.

“Слово - очень сильная вещь, но я разделяю слова, написанные на бумаге, и слова произнесенные. Не надо все-таки сильно переоценивать литературу: она нужна, но у нее есть границы. Это не молитва”.

Подробнее о романе “День опричника” - в традиционном “ВиДе на книжный развал” в конце месяца.