Блеск плюс плеск

Поздравляю - у нас наконец-то выработался условный рефлекс, коему наверняка позавидовал бы Павлов: раздался за кадром искусственный гогот, значит, и нам пора. Смеяться.

Посему с глубоким удовлетворением констатирую: ирония, юмор, сатира - литературные приемы, будоражившие некогда умы и сердца масс, превратились нынче в штучный товар и volens-nolens очутились на Парнасе. Там им и место. А как же быть с нами? Читателя, советчика, врача, на лестнице колючей разговора б, как просил некогда Осип Мандельштам.

Разговор состоялся. В минувшую пятницу с концертом в Казани побывал ироничнейший лирик Юлий Ким. Представлять его нет необходимости, писать о нем трудно. Кима хочется цитировать. Под гитару.

Зал молодежного центра “Ак барс” был полон: в этот вечер здесь собралась элита города, широкий круг посвященных. Профессора, инженеры, переквалифицировавшиеся в менеджеров и продавцов, их дети, их внуки, коим по наследству досталась тяга к искренности - ведущей интонации бардовской песни. В первом отделении Юлий Ким пел песни Булата Шалвовича и вывел галерею “мужчин” и “женщин” (так назывались тематические подборки). Типажи, прямо скажем, противоположные: от министра - администратора до Бумбараша. Второе отделение бард посвятил диалогу со зрителями, песням по заявкам. Народ требовал “Губ окаянных...” и “Черного моря”, до которого наверняка успела доплыть “Рыба-кит”.

Юлий Черсанович был у нас три года назад, и “как Ким ты был, так Ким ты и остался” - живой, озорной, по-мальчишески подтянутый, разве что былой веселости как-то поубавилось.

Заметим для тех, кто не знает: Ким не только бард, но и драматург, и очеркист. На зависть многим, во всех литературных и музыкальных жанрах он работает с блеском. А еще Юлий Черсанович “старорежимно” галантен: преподнесенную мной, поклонницей во втором поколении, розу он тут же вручил некоей прибывшей с ним седовласой даме... Но, зато, мне удалось взять у легендарного артиста интервью.

- Юлий Черсанович, как вы строите взаимоотношения с публикой?

- Каждый раз знакомлюсь с публикой заново. Мне нужна небольшая аудитория, чтобы немедленно обратить ее в компанию. Чтобы возникла интонация взаимной беседы. В этом и состоит отличие бардов от остальных музыкантов. К примеру, рокерам важно декларировать что-то со сцены, как членам партии. А бард начинает петь “Милая моя, солнышко лесное...”, песню, в которой вроде бы нет никакого подтекста, но сразу же возникает атмосфера дружеской беседы.

- Юрий Левитанский однажды написал гимн ироническому человеку. Как живется вам, по сути, герою этого стихотворения, сегодня?

- Ирония - это щит всегда, независимо от времени. Ирония свидетельствует о способности человека чуть-чуть подняться над событиями, стать выше обстоятельств, выше человеческих слабостей, отойти и посмотреть на происходящее со стороны, и такой взгляд становится спасением во всяческих пертурбациях.

- Вы - автор книги автобиографических очерков “Однажды Михайлов”, где ваш герой живет и творит в эпоху застоя. Как бывший антисоветчик ощущаете ли вы связь времен?

- Михайлов может спокойно пожить и сейчас, ему найдется место и в советском, и в постсоветском времени. А разница между тем, что было вчера, и тем, что есть сегодня, огромная - по той причине, что в жизнь каждого человека нашей необъятной родины, включая СНГ, семимильными шагами вступила так называемая свобода. И вместе с ней появилось понятие частной собственности. Вот эта возможность иметь законную частную собственность пока еще определяет жизнь нашего населения. Когда-то замечательный диссидент Владимир Буковский назвал первую половину 90-х эпохой “большого хапка”. Как мне кажется, “большой хапок” является интегралом наших интересов и сегодня. В свое время всевозможные диссидентские выступления интегрировались в стремление к одной цели: к свободе слова. Если сейчас суммировать общий стихийный вектор времени - это “хапок”. Еще не наелись.

- Тем не менее в 91-м вы вышли на баррикады...

- В 91-м я был в осажденной крепости. Все три дня провел внутри Белого дома. В эфире тогда царили два Саши - Политковский и Любимов вели репортажи, перерабатывая и оглашая массу информации, и вот в ночь с 20 на 21 августа, около четырех утра, дрогнувшим голосом Политковский произнес: “Ожидается активизация событий, всем приготовиться”. Я сжал противогаз - нам всем вручили противогазы для того, чтобы отбиваться от ОМОНа и спецназа. Мы просидели минут сорок в предрассветных сумерках, а когда поняли, что все обошлось, пошли спать.

- Вы c легкостью и изяществом воспроизвели колорит эпох Шекспира, Фонвизина, Пушкина. Если б вдруг представилась такая возможность, какое время вы выбрали бы для постоянного проживания?

- Чтобы выбирать, надо знать эти эпохи досконально. Поэтому отвечу так: “времена не выбирают”, как сказал товарищ Кушнер.

- Игорь Иртеньев однажды назвал в числе ваших предшественников Дениса Давыдова. Кем бы вы продолжили этот список?

- Я похищал от всех понемножку. Тот, кто занимается стилизацией, должен уметь все: и русскую народную песню, и старофранцузскую балладу сочинить.

- Что для вас важнее в стилизации: соответствие оригиналу или свободная игра?

- Важно и то, и другое. Свободы мне как раз и не дали, когда занимался “Нотр-дамом”. Я хотел перевести так, чтобы стихи звучали по-русски, но продюсеры потребовали максимальной близости к первоисточнику, и моя работа над текстами свелась к техническому переводу.

- Какие у вас взаимоотношения с кино и театром сегодня?

- Совсем недавно мы с Гладковым сдали работу, которая нам очень нравится. Это детская пьеса “Приключения Красной шапочки”, а поскольку у Красной шапочки много приключений, можно мысленно добавить: новые. А с Дашкевичем мы, благословясь, сдали оперу “Ревизор”. Ее изъявили желание поставить два театра: Московский оперный театр Покровского и Новосибирский оперный театр.