Большой день телевидения

Вместе с миллионами телезрителей многих городов страны трудящиеся Казани, Чистополя, Зеленодольска, а также Лаишевского, Кукморского, Арского, Буинского и других районов имели возможность не только слышать, но и видеть Кремлевский Дворец съездов, теплую встречу Н.С. Хрущева с избирателями. Казанская студия также транслировала из Дворца концерт <...> 16 марта можно считать большим днем телевидения нашей республики”. Эта заметка в газете “Советская Татария” появилась на следующий день, 17-го, а 45 лет назад, 16-го марта 1962 года, обстановка в студии на Горьковском шоссе была напряженной: объявили первую, пробную, трансляцию, телевизионщики засуетились, забегали, потом экран погас, вспыхнул и на нем появилось лицо генерального секретаря. “Хотя трансляция была пробной, видимость и слышимость можно признать отличной”, - пишет автор заметки хаджи Абдулла Дубин, диктор Казанской студии телевидения в 1961-1984 годах.

В гостях у Абдуллы Ибрагимовича мы с фотокором рассматриваем старые фотографии: казанские дикторы Абдулла Дубин, Ирке Сакаева и, на одном из первых всесоюзных семинаров, московские, без преувеличения, легенды - Валентина Леонтьева, Евгений Суслов... У вышколенных дикторов советского телевидения интеллигентные лица. Их прически и костюмы безупречны - им внимали, им подражали, на улицах с ними здоровались незнакомые люди.

Но за почти олимпийское величие пионеры телевидения расплачивались нервами, здоровьем, поломанной судьбой, ранней смертью - как это случилось, например, с визави Дубина - диктором Ирке Сакаевой.

В лупу с дистиллированной водой, приставленную к первым “КВНам”, советские зрители, конечно, не могли разглядеть то, что происходило в студиях на самом деле, то, каким образом обеспечивался телевизионный лоск.

- Камеры весили два центнера. Летом в студии стояла жара: кондиционеров не было, а диктор не имел права выйти в эфир в рубашке с короткими рукавами. Море света - из-за низкой чувствительности камер. На телевидении я почти ослеп. Редкий случай - диктор в очках минус четыре. Осветителям надо было ставить софиты так, чтобы стекла не бликовали, - рассказывает Абдулла Дубин.

- Все передачи вы вели в прямом эфире...

- Состояние человека в прямом эфире - это состояние спортсмена перед стартом, когда в напряжении ждешь выстрела. И так - несколько часов подряд. Это на Центральном телевидении была узкая специализация. Не дай Бог Кириллов поведет детскую передачу или Леонтьева сядет читать “Время”. У нас было по-другому: кончились новости - сажусь читать музыкальную передачу, музыкальная кончилась - я веду детскую. Видеозапись появилась только в 72-м году. А до этого - все живьем, на крови, на волнении. У нас даже пословица была: “Слово - не воробей, поймают - вылетишь”.

- Наверное, все тексты многократно выверялись...

- На паспорте каждой передачи стояло по пять печатей. И попробуй выйти из этих рамок. В Главлите все вычитывали, вычеркивали, каждый ставил свой квадратный штамп с персональным номером. Но мне хотелось быть не “говорящей головой”, а мыслящей. Поэтому иногда позволял себе вольности, за что, конечно, наказывали. Однажды заканчивал передачу в половине первого ночи, посмотрел на часы и сказал: “Сейчас 0 часов 33 минуты, спокойной ночи”. Мне звонят: “Что вы вчера в эфире сказали, какое время назвали?” - “00:33” - “Это в тексте было?” - “А что, я японское время назвал?” - “Нет, это в паспорте было?”. Боялись до маразма... Еще пример. Когда Хрущев на два дня приезжал в Казань, мы делали получасовой фильм о нем. Этот фильм делал не только наш режиссер, но и весь обком партии, сам Табеев со свитой. Мы ходили каждый день в обком, прокручивали для проверки каждый моток пленки. Выверяли каждое слово. В тексте: “Никита Сергеевич в последний раз...”. К нам сразу цеплялись: “Почему это в последний?” Но “раз” действительно оказался последним - Хрущева вскоре сняли, и фильм лег на полку.

- Письма в редакцию были? Как у Высоцкого: “Если вы не отзоветесь, мы напишем в спортлото”.

- Конечно, писали! Каждый директор колхоза считал себя вправе поучать диктора. Например, письмо из Нурлата: “Когда диктор Дубин перестанет сюсюкать с нами, как с детьми?!”. А на следующий день тот же человек пишет: “Спасибо товарищу Дубину...”. Однажды я ехал в трамвае. Зима. Зашли мама с мальчишкой. Он шарахает коньком по стенке - раз, другой. Я не выдержал: “Мальчик, перестань, а то тетя-кондуктор подумает, что у трамвая колесо отвалилось”. Мама узнала меня: “Как вы смеете! Да я на вас в горком, я на вас в обком!” - “Еще в ЦК не забудьте. Вон центральная котельная рядом”. Она опешила: как же, сравнил ЦК с котельной! Потом меня, конечно, вызвали в обком.

- Вы пришли на телевидение, когда оно едва-едва начиналось...

- Начинал в Астрахани, в родном городе. А потом перешел на Казанскую студию. В это время вместо четырех дикторов как раз остались три, освободилась штатная единица. И меня, человека с улицы, в этот же день посадили читать с Аминой Каримовой новости на татарском языке - а я, астраханец, говорил по-татарски с мишарским акцентом. Правда, мне потом по секрету сообщили, что поначалу приняли меня за сотрудника КГБ, поэтому все мне удавалось так легко.

- Отчего вы решили стать диктором?

- На меня повлиял Юрий Левитан... 45-й год, Астрахань, мне пять лет, я, татарчонок, плохо говорящий по-русски, не понимаю: отчего это люди, собираясь перед черной картонной тарелкой, то радуются, то плачут. Делал игрушечный микрофон из двух чашек, потом брат, служивший во время войны в связи, подарил мне списанный микрофон без начинки, и это был самый лучший подарок. Я учил перед ним уроки, но делал это как для кого-то, воображая, что должен вызвать радость или печаль у слушателей.

В настоящее время на территории республики работают 30 телевизионных и 31 радиовещательная компания. Впрочем, о сегодняшнем телевидении Абдулла Ибрагимович говорит с нескрываемым раздражением. Но это совсем другая тема.