Вот он - первоисточник
В “Чикаго”, заразительно веселой экранизации бродвэйского шлягера покойного Боба Фосса 1975 года, Рокси Харт (Рене Зеллвегер), похожая на куклу Кьюпи, пустышка 20-х годов с напудренным лицом невинного младенца, отказывается от захолустного замужества и заводит любовника только для того, чтобы обнаружить, что он деревенщина; на эту новость она реагирует, застрелив его в упор. Рокси виновна в тяжком грехе, но она такая привлекательная, что все равно очень нам нравится. В тюрьме графства Кухарок она знакомится со своими подругами по камере смертников, вернее, целому крылу тюрьмы разгневанных леди, которые убили мужчин за то, что они их не любили. В свое оправдание они ставят “Танго тюремного блока”, в котором каждая из убийц выступает по очереди в самодовольной роли одной из сирен-танцовщиц из “Тюремного рока” (Jailhouse Rock). Женщины поют и трясутся с присущей Фоссу свирепостью, объясняя, почему они урыли своих мужей и любовников.
Мотивы, мягко говоря, не слишком значительные. Первая убийца поет, что из себя ее вывело то, как ее мужчина надувал свою жвачку. Ее праведность неудержима: “Он даже кончал с ней!” - гонит она, брыкая своими восхитительными ножками по решетке. Другие, столь же великолепные, соскальзывают на пол, чтобы исполнить вариации на ту же тему, в то время как хор вздымается в крещендо веселого гнева. Номер выделяет комический электрический заряд, и он исходит оттого, что эротический запал этих леди-киллеров представлен как окончательное оправдание того, что они сделали. По сути, они говорят: парень трахался со жвачкой, хорошо, так вот тебе за то, что не оценил нашу красоту.
“Чикаго”, действие которого происходит в позднюю эпоху расцвета джаза, по-своему едко, пылко представляет нам точку зрения женщин, которые на волне феминизма сделают все, чтобы освободиться от условностей, навязанных мужчинами. Они будут петь и танцевать в сомнительных ночных клубах, убивать своих скучных и безжалостных супругов и скрываться, чтобы избежать наказания за свои преступления. Бравада оказывается более жизненно важной, чем мораль, и “Чикаго”, бодро переселившийся со сцены на экран, становится волнующей одой триумфу секса, эффектности и лживости - того, что в фильме называют “кутежом”. В тюрьме Рокси знакомится со своим идолом, звездой водевилей Вельмой Келли, сыгранной Кэтрин Зетой-Джонс с голосом тигрицы и вампирским коварством. Зета-Джонс задает фильму тон своим поразительным исполнением “All That Jazz”, в котором она продолжает растягивать слово “джаззз” так, что оно ревет, как труба, выдуваемая порывом чистого либидо. Рокси попадает на крючок к имеющему дурную репутацию Билли Флинну (Ричард Гир), адвокату-шарлатану, который никогда не проигрывал дело женщины, обвиненной в убийстве. Стратегия Билли проста: он превратит Рокси в знаменитость бульварных газет, зная, что обаяние ее репутации плохой девочки позволит ей соскользнуть с крючка. “Чикаго” - головокружительное торжество выхода сухим из воды в самой веселой форме.
Роб Маршалл, приверженец мюзиклов и театра, который поставил фильм и танцы в нем, - далеко не волшебник по части изобразительного ряда. Мне бы хотелось, чтобы он сделал нечто большее с тюремной съемочной площадкой, а не просто наполнил ее условно “горячими” голубым и красным светом. Как ни странно, однако, простота прозаического стиля снимающего в павильоне звукозаписи Маршалла срабатывает, связывая фильм не столько с музыкальными автоматами увеселительных заведений типа Мулен Ружа (Moulin Rouge), сколько с ранними традициями голливудских мюзиклов, где каждый номер врывается в жизнь из простейших составляющих.
Маршалл монтирует направо и налево, посреди номера перемежая реальное место действия (тюрьма, суд) ночным клубом, где те же тела мы видим на сцене. Фактически каждая из песен Джона Кандера - Фреда Эбба является хвастливой квинтэссенцией циничного ликования, и исполнители вгрызаются в номера, как в терпкие яблоки, будь то Ричард Гир, с проказливым сарказмом поющий “All I Care About”, Куин Латифа в роли тюремной надзирательницы, исполняющая “When You’re Good to Mama”, или Джон Си Рилли в роли невежественного механика - мужа Рокси, неожиданно раскрывающий блестящий баритон, напоминающий голос первого актера звукового кино Эла Джолсона, в замечательном, притворно-меланхоличном “Mr. Cellophane”. Наивысший, хотя и сардонический восторг вызывает сцена пресс-конференции, где Рокси, как кукла чревовещателя, сидит на коленях Билли, репортеры - словно марионетки на веревочках, а строчку “They both reached for the gun!” льстивые журналисты повторяют синкопическими вариациями, пока не начинают трястись в безумии.
“Чикаго” опередил свое время в 70-х, но его сатирическое видение знаменитости как арбитра всему происходящему не является больше новым и озорным. По-настоящему мюзикл захватывает своим сердцем: все эти заключенные женщины, как алхимики феминизма, превращают свое отчаяние в полную победу сексуальности и буйства. Зеллвегер зачитывает манифест преобразования. Сначала она запугана, как кролик, как робкая героиня Альтмана, но по мере того, как Рокси берет себя в руки и овладевает контролем над своей собственной двуличностью, экран расцветает живостью Зеллвегер. К концу “Чикаго” почти каждый в нем покутил с кем-нибудь, как и сам фильм с нами, оставив нас заинтригованными тем, как это здорово - увидеть жизнь, смерть и девичью мечту, реализовавшуюся, как всегда, в кабаре.