Кто хочет “сыворотки правды”?

Роберт Харрис. Империй. Москва: Эксмо, 2007.

Какую бы историческую эпоху ни воспроизводил Роберт Харрис - будь то “альтернативный”, но легко узнаваемый мир “Фатерланда” или Великобритания Второй мировой в “Энигме” (по которой был снят отличный фильм), - он всегда играючи заставляет читателя стать современником-участником описываемых событий.

Так и в этой книге. Республиканский Рим, город славы, воплощение свободы и закона, стоящее на реке помоев. Сенакул, где сенаторы - сборище фигур в белых тогах - дожидаются, пока соберется кворум. Курия. Под потолком летают голуби, время от времени роняя на “слуг народа” экскременты. Впрочем, большинство полагает, что это хороший знак, если птица мира обделает тебя во время выступления (но некоторые считают, что все зависит от цвета птичьих выделений)... Где-то за тысячи миль легионы сражаются за родину, в Испании Помпей Великий добивает банды мятежников, Луций Лукулл докладывает о победах над войском царя Митридата. Трупы казненных, выбрасываемые из Карцер туллинаум (государственной тюрьмы) для всеобщего обозрения на ступени лестницы Гемонии, что на восточном склоне Капитолия... Аппиева дорога, с деревянными крестами, на которых - прибитые гвоздями, бледные от боли и страха, корчащиеся в муках люди - пленные рабы победителя Спартака Марка Красса... Кушетки, из-за жары перенесенные на крышу виллы, звездное небо, сладкий запах цветов, звуки ночного города: едва уловимая музыка, обрывки голосов, крики ночного сторожа, далекий лай собак, спущенных с цепи на Капитолийской триаде. И, конечно же, Цицерон - главный герой книги.

Очевиден злободневный политический подтекст романа Харриса (родился 7 марта 1957 года в Ноттингеме в семье видного деятеля рабочего движения, выпускник Кембриджского университа, в дальнейшем - журналист BBC, политический обозреватель журнала Observer и газет The Sunday Times и Daily Telegraph; помимо художественных, автор нескольких историко-публицистических и политических книг, один из самых значительных серьезных писателей-”бестселлеристов” - тираж романов Харриса, переведенных на 30 языков, - более 6 миллионов экземпляров). По прочтении “Империя” становится понятным, что в Риме изобрели не только водопровод, но и придумали, а заодно и “легитимизировали” все основополагающие принципы современной политики.

Подкуп, шантаж, лесть, интриги, изворотливость, круговая порука, лживая агитация. Виртуозным владением многих из этих “достоинств”-приемов не был обделен и Цицерон, которого мы, следуя классическому образованию, привыкли считать едва ли не образцом добродетели. Что ж, власть наделяет человека многим, но честность и принципиальность редко входят в число ее даров. Вот только Цицерон оказался единственным в Республике, кто добился власти лишь с помощью своих талантов, не прибегая серьезно к каким-либо другим средствам и при этом обладая явно идеализированным представлением о Республике... Цицерон не происходил из аристократической семьи, которая в течение поколений пользовалась бы политическим влиянием. У него не было армии, которая могла бы мечами проложить ему дорогу к власти. Не владел огромными богатствами, которые помогли бы ему одолеть дорогу к политическим вершинам золотом. Единственное, что имел Цицерон, был его голос, и, силой воли преодолевая врожденные физические недостатки, он превратил его в могучее оружие. Согласно его философии, не было ничего, что нельзя было бы создать, разрушить или исправить с помощью слов.

Словом, немногие осмелились бы сделать ставку на то, что Цицерон выйдет победителем в ожидавшей его борьбе. Но в итоге “прогадали” все его современники - и противники, и яростные последователи - Цицерон оказался слишком масштабной фигурой для своего времени.

Сигизмунд Миронин. Сталинский порядок: Загадка 37 года. Москва: Алгоритм, 2007.

Повороты историко-публицистической мысли сегодня таковы, что мысль о том, будто политические процессы 30-х-начала 50-х годов были совершенно обоснованы, а обвиняемые действительно являлись вредителями и шпионами, совсем не кажется кощунственной.

Собственно, уже давно было понятно, что “37-й год” - самый настоящий жупел. Нет ровно никаких оснований считать этот год чем-то из ряда вон выходящим. Если не рассматривать исключения, одни палачи просто-напросто пересажали и перестреляли других - верхушку номенклатуры. А мысль о том, что 1937 год - самый страшный в советской истории, была явно спущена сверху - в перестроечные и постперестроечные годы власть находилась именно у духовных (а нередко и кровных) последователей тех, кто был уничтожен в 30-е. А кроме того, перефразируя Стругацких, надо поддерживать у народа уважительное отношение к “страдальческому” сословию.

Книга Миронина шире своего названия - речь в ней идет о подоплеке репрессий всего сталинского периода. Например, никто не может дать внятного ответа на вопрос: почему Сталин так нехорошо обошелся с генетиками, возвысил шарлатана Лысенко и уничтожил Николая Вавилова? В ответ слышим: самодур и неуч, что с него взять? Однако считать Иосифа Виссарионовича таковым нет никаких оснований.

Трагическую историю Вавилова автор книги объясняет борьбой с монополизацией науки крупными учеными. Научная империя Вавилова была грандиозной по числу учреждений и штатам. Но за многие годы возглавляемые Вавиловым ученые никаких особо выдающихся достижений в области сельского хозяйства так и не продемонстрировали.

Гонения на генетиков начались с жесткой критики евгеников, как руководствующихся сомнительными, чуждыми советскому обществу идеями улучшения человеческой породы. Одним из основных противников евгеники был как раз Лысенко, который, используя в споре марксистскую терминологию, на этом во многом и составил политический капитал. А, кроме того, фантастические обещания Лысенко в области сельского хозяйства были во многом обоснованны - он действительно получил выдающиеся практические результаты. Его достижения в науке огромны, но просто ненаучно оформлены. И, как показывает автор, стрельба вовсе не шла в одну сторону - и у тех, и у других рыльце было в пушку. Генетики вместо того, чтобы отстаивать свою правоту научными методами, начали устраивать собрания с итоговыми резолюциями типа “Осудить”. Они же первыми, воспользовавшись своими связями в ЦК, начали применять в конфликте административный ресурс, чем вызвали большое неудовольствие Сталина, не терпевшего кумовства. А что касается печально известной сессии ВАСХНИЛ в 1948 году, то, как довольно убедительно показывает автор, тогда особо остро стоял вопрос о преданности интеллигенции сталинскому руководству (сущность этой проблемы обсуждается в отдельной главе). И это было главное, на чем в итоге и сыграл Лысенко... Интересно, что современная наука показывает, что обе стороны занимали однобокие позиции, а тогда и вовсе трудно было понять, кто прав... Как бы то ни было, бюрократы от науки начали действовать, но именно Сталин не дал административным мерам перерасти в уголовные, а также призвал Лысенко уважать критику оппонентов. А в мае 1952 года генералиссимус дал прямое указание ликвидировать монополию Лысенко в биологической науке, а заодно и возвысил некоторых его противников. Примечательно, что как-то, читая один из докладов Лысенко, Сталин в том месте, где Трофим Денисович утверждал, что любая наука классовая, написал: “Ха-ха-ха, а как насчет математики, а как насчет дарвинизма?”

Другие темы книги - голод 1932-1933 годов, “большой террор”, переселенные народы, “ленинградское дело”, дела врачей и Еврейского антифашистского комитета, заговор военных, Сталин и наука вообще, паранойя Сталина в последние годы его жизни.

При многих недостатках (в том числе излишней запальчивости) - весьма полезное чтение, напрямую выводящее нас на следующую книгу.

Олег Дивов. Выбраковка. Москва: Эксмо, 2007.

Приблизительно наши дни. Россия преобразилась в Славянский Союз, где жизнь, хотя и при некотором ограничении свобод, похожа на рай: в любом из городов можно разгуливать ночами, не опасаясь за свою жизнь и кошелек, - преступность искоренена почти на 100%, стерильная чистота на улицах, резкое снижение подоходного налога, внушительный рост заработной платы и пенсионных выплат. Каким образом достигнута эта благодать?

После некоего “январского путча” в государстве сформировано Правительство народного доверия, опирающееся, прежде всего, на новый карательный орган - стоящее над формальным законом Агентство социальной безопасности. Принцип подбора сотрудников АСБ несколько экстравагантен и основывается, прежде всего, на том, есть ли у человека личный счет к уголовникам. В основном, такие и становятся оперативниками АСБ - так называемыми выбраковщиками, получающими почти бесконтрольное право на “изъятие из общества” врагов народа (в том числе и высокопоставленных) - воров, убийц, насильников, торговцев наркотиками и так далее (позже в этот список вошли и люди с аномалиями развития). При этом - почти никаких пыток и огнестрела. Штатное оружие оперативника АСБ - игольник, стреляющий иголками с парализатором мгновенного действия, побочный эффект этой мгновенности - адская боль. Обездвиженную жертву доставляют “куда надо” и подвергают психотропному допросу: соврать под “сывороткой правды” невозможно - готовая доказательная база для суда. Из тех, кого забраковывают, не возвращается никто.

Свирепые законы и четкое их исполнение свели преступность на нет. Уцелевшие бандиты попрятались, а освободившиеся из мест заключения рецидивисты боятся лишний раз вздохнуть. Когда началась тотальная выбраковка, из лагерей пришлось буквально пинками вышибать тех, кто раньше спал и видел, как бы на воле покруче развернуться. Отпетые беспредельщики умоляют сделать что-нибудь, но не выпускать их. Они боятся. Они наконец-то узнали настоящий страх... “Указ сто два”, согласно которому третье по счету преступление влечет за собой пожизненную каторгу, за пяток лет все поставил в стране на положенные места. Упрощенная система дознания сделала правосудие мгновенным, а наказание неотвратимым. Рабским трудом многомиллионной армии забракованных выковалось экономическое чудо. Но постепенно ряды каторжников таяли, а новых врагов народа просто неоткуда было взять. Правительственные менеджеры готовили экономику к переходу на цивилизованные рельсы. Впрочем, рабский труд был лишь подспорьем, а процветание Союза зижделось на трех китах: повальной честности налогоплательщика, отсутствии теневой экономики и принципе “у нерусских не покупаем”: “Конечно, не в том смысле, что мы кока-колу больше не пьем, а в том, что у нас турки Кремль не ремонтируют и чурки дачи не строят”.

Главный герой книги - прожженный ветеран агентства Павел Гусев. Умный, хитрый, осторожный, с крайне запутанной и трагической судьбой. Не до конца безбашенный, как большинство его коллег, Гусев себя постоянно контролировал, потому что знал - может убить. И все окружающие подкоркой чувствовали - действительно может. Волею обстоятельств АСБ стало его семьей, смыслом жизни. Только в составе оперативной тройки он преображался в нормального человека, вне ее - тоска, ежевечернее пьянство, болезненные воспоминания. И он прекрасно понимает: выбраковщика, который проработал больше пяти лет, самого надо браковать - от греха подальше, впрочем, как и все АСБ, ставшее чем-то вроде рудимента крутых времен. История показывает, что рано или поздно “революционный террор” признается исчерпавшим себя. Вопрос только в том, когда за тобой придут? И кто?

Как всегда у Дивова, “Выбраковка” читается на одном дыхании: написано занимательно, без надуманных усложнений и переизбытка намеков, с традиционным для этого писателя скупым, но метким юмором. Необходимо отметить и некоторую намеренную и очень грамотно поданную схематичность, что ли, повествования - по-другому большие социальные сдвиги смоделировать в сжатом объеме одной книги и невозможно.

Симптоматично то, что идея “разумного террора” становится в последнее время все более популярной в литературе (да и не только в ней) - вспомним “Заговор против России” Сергея Норка или совсем свежий “День опричника” Владимира Сорокина. Ох, и доиграется кто-то в один прекрасный день. Во всяком случае, очень хочется в это верить.