Гарлемы нашей юности

Ощущения, надо сказать, были на любой вкус и даже запах. Так как хозяин сторожил хладокомбинат, в квартире не переводилась мороженая рыба, которая валялась в самых неожиданных местах и успешно размораживалась до разложения, а так как хозяйка убиралась в подъездах и была всегда нетверда на ногах, на свое жилище сил у нее не оставалось. Да если бы и оставались – хозяева абсолютно не воспринимали всякие там санитарно-гигиенические причуды. Например, однажды утром я обнаружил, что глава семейства совершенно преобразил дизайн унитаза, забив в него пучок трубок из газовой колонки. Чем-то ему не понравилась колонка, и решил человек эти трубки спустить в канализацию. Ладно хоть газ отключил, когда их выкурочивал.

Но это случай экстремальный, а вообще-то все было в пределах традиций. Порой, сидя в моей комнате за «бутылочкой», мы с приятелями могли слышать, как ломится в дверь милиция: оказывается, хозяева были лишены родительских прав и младшая их дочь обязана была жить в каком-то интернате. Впрочем, эти набеги были редкими и вялыми; участковый понимал, кажется, что девочке больше нравится дома, и не больно старался ее поймать. Гораздо чаще и интенсивнее в двери, а то и в окна (квартира была на первом этаже) ломились многочисленные «ухажеры» дочерей, и нам даже пришлось пару раз вступать с ними в физический контакт, чтобы утишить на сон грядущий. А чаще всего мы просто сидели и слушали песни в исполнении хозяйки. Петь она любила, особенно после «красненького», а так как бормотуха в семье не переводилась, то и песни лились рекой. Сочный был фольклор, жаль, что практически полностью непечатный. А еще супруги очень любили «внучка» и охотно играли с ним каждый вечер, пока молодая мама где-то гуляла. Игра была, правда, до оцепенения нашего однообразной: либо бабушка, либо дедушка кидали на ребенка свалявшееся и кишащее клопами ватное одеяло и смеялись как дети, наблюдая, как мальчишка копошится под ним, стремясь выбраться на воздух, и что-то сердито лопочет. Зато в один прекрасный вечер эта игра привела к тому, что внучек заговорил, горестно заверещав из-под одеяла: «бля, бля, бля». Радости было у старших!.. Не описать – первое слово ребенок сказал!

…Он жив-здоров, надеюсь, он вырос, и сейчас ему должно быть примерно 30 лет. Наверное, у него есть жена, дети, возможно, он получил новую квартиру в рамках реализации президентской программы ликвидации ветхого жилья. Какие нравы в ней, какие песни, что за дизайн имеет унитаз в его санблоке? Дай Бог, чтобы было не так, как я подозреваю, чтобы были у этого человека средства и готовность платить за жилищно-коммунальные услуги и – как настаивают авторы концепции реформирования ЖКХ в нашей республике – «требовать соответствующего объема и качества» этих услуг.

В те времена, которые описаны в начале этих заметок, меня наверняка обвинили бы в очернительстве советской действительности; сегодня упрекнут, пожалуй, в том, что проецирую на общее исключительный, из ряда вон выходящий случай. Позвольте не согласиться, - квартира, в которой я пожил в студенчестве, была типовой квартирой в «хрущобе» в центре Казани, и хозяева ее представляли собой типичный и весьма широкий социальный слой. Если кто-то возьмется доказать, что слой этот съежился как шагреневая кожа или вообще исчез к сегодняшнему дню – тогда конечно.

Другое дело, что за последний десяток лет количество такого рода квартир и такого типа жильцов заметно поубавилось в центре Казани; они переместились на окраины, в районы застройки по программе ликвидации ветхого жилья. И если редкие советские загрантуристы, возвращаясь на родину, поражались, почему «у них там» все так чистенько и аккуратненько, а у нас в любом подъезде и лифте сразу видно, что «здесь был Вася», то сегодня тому же удивляются в витринной части столицы Татарстана туристы из российской глубинки: мы раньше многих сумели поделить город на гарлемы, бронксы и районы для «белых», с наилучшими условиями для жизнедеятельности как по экологическим, так и по инфраструктурным условиям. Не могу утверждать, что такая социально-географическая стратификация была замыслена при запуске программы ликвидации ветхого жилья, но то, что объективно она явилась одним из результатов реализации программы – факт.

Говорю об этом без осуждения, в конце концов во всех городах мира есть районы для бедных и для богатых, социально успешных и неблагополучных. Такое деление позволяет властям сравнительно эффективно держать под контролем питательную среду преступности, санитарно-эпидемическую обстановку, адресно планировать расходы на то же жилищно-коммунальное хозяйство, образование и организацию досуга. В этом смысле реформа ЖКХ началась в Татарстане отнюдь не с 12 января 2003 года, и вопрос сегодня в том, осознают ли власти города и республики это обстоятельство во всем его масштабе и представляют ли, какие преимущества и каким образом из этого обстоятельства можно и нужно извлечь. В части жизнеобеспечения «элитных» зон – да, представляют, похоже. В части локализованных на окраинах «экс-трущобников» - нет, не видно.

По уму эти выселки требуют повышенного внимания, развития там не только сети торговых точек и общественного транспорта и даже не только сверхнормативных отделений и постов милиции, но и также сверхнормативного количества культурных, социально-воспитательных, медицинских учреждений, укомплектования школ (за соответствующее вознаграждение) наиболее крепкими педагогами (не просто учителями)… Увы, отселить и забыть проще, дешевле, как кажется властям предержащим. Вот только котельную еще одну введем, товарищества собственников жилья организуем, механизм расчета субсидий для малоимущих определим (не определили, оказывается, когда писали приложения к постановлениям) - и все будет в ажуре.

…Из того печатного, что пела хозяйка «вертепа», накрепко врезалась в память одна частушечная строчка: «Дура я, дура я, дура из картошки». Что-то такое она знала про себя.

До встречи через неделю.

Юрий Алаев, редактор.