На войне было подлинное чувство товарищества
15.09.2008 Общество

На войне было подлинное чувство товарищества

У него был достойный пример для подражания: в одной из больниц Оренбурга работал хирург - бывший фронтовик, всю Великую Отечественную прошедший в медсанбате. Никаких ученых степеней, чистый практик, но лучше него никто не оперировал. Тогда, в начале 70-х, студент-медик Володя Валдин и не предполагал, что пройдет совсем немного времени и ему самому доведется испытать нечто подобное - на войне в Афганистане, когда придется спасать не только своих, но и врагов. Такова уж работа военного врача, наверное, одна из самых мужественных и благородных из всех существующих профессий... О том, что такое быть врачом на войне, вспоминает начальник отделения анестезиологии и реанимации Казанского гарнизонного военного госпиталя подполковник в отставке Владимир ВАЛДИН.

...А ночью может запросто голову отрезать.

- Вообще-то я хотел быть хирургом и какое-то время работал им. Но в армии не спрашивают твоих пожеланий - пришлось стать анестезиологом. А “разнарядка” в Афганистан застала меня в городке Ясном, что в Оренбургской области, где я работал начальником отделения анестезиологии и реанимации стокоечного госпиталя. Поедешь-не поедешь, не спрашивали - обязаны служить там, куда пошлют. Хотя, конечно, были и такие, кто разными путями уворачивался.

Объяснили все просто: выполняем интернациональный долг, защищаем социализм. Тайны из командировки никакой не делали - все знали, что в Афганистане идет война. Инструктировали сначала в округе, в Куйбышеве, а затем - в Ташкенте. О чем говорили? Другая страна, другие нравы, порядки, но в основном инструктаж сводился к тому, чтобы не ходили где ни попадя и поменьше контактировали с местными. Я и сам позже понял: днем он приходит к тебе в больницу, улыбается, а ночью может запросто голову отрезать...

В общем, в апреле 1983-го я прибыл в Кабул. Контраст, конечно, резкий: из Куйбышева уезжал, было градусов около 20, в Ташкенте - 35, а там - уже все 50. Пыль, солнце, горы, темнеет почти мгновенно, и ночи темные-темные... В Кабуле пару дней ждали оказии - самолета на Шиндант, это чуть севернее Герата, на границе с Ираном. Наконец вылетели - на груженном авиабомбами Ан-12.

В Шинданте стояла дивизия и был многопрофильный госпиталь: человек шестьдесят офицеров-врачей, где-то двести пятьдесят девочек-санитарок и сестер, взвод солдат, обслуга. 350 коек - в общем-то нормальное количество мест, но иногда в госпитале лежало до полутора тысяч человек, особенно зимой, когда, помимо раненых, было много больных с инфекционными заболеваниями - вирусным гепатитом, брюшным тифом, малярией и другой всякой всячиной, нередко - с очень серьезными осложнениями. Я был начальником отделения анестезиологии и реанимации, в задачи которого входило не только обезболивание во время операции и послеоперационное ведение больных, но и лечение всех вышеупомянутых инфекций. Так что прочувствовал все в полной мере... Надо отметить, что эти болезни ни в коей мере не были связаны с антисанитарией. В основном все из-за воды - очень плохой. В госпитале выход из положения простой - трехлитровая банка, пачка чая и большой кипятильник. А в условиях боевой операции набрал солдатик во фляжку воды из арыка - и все. Но летальность от инфекций была не очень большая.

Бурские винтовки

против бэтээров

- Владимир Иванович, первую афганскую операцию помните?

- 1 мая привезли афганку - вот-вот родит. А у нас был очень хороший оперирующий гинеколог, он ее осмотрел и понял, что роды будут осложненными. Пришлось делать кесарево сечение... Обслуживание местных было в порядке вещей. И вот по вторникам и пятницам из окрестных кишлаков шли, ехали - кто на чем. Человек сто в день принимали. Помощь оказывали и амбулаторно, и в госпиталь клали, и оперировали. Никому не отказывали.

Надо сказать, после войсковых операций в госпиталь, помимо наших солдат, нередко привозили и пострадавшее в ходе боев местное население. Я сначала, по наивности, думал: как же это можно по кишлакам стрелять и такие зачистки делать? А потом понял: война есть война. Представьте: зачистка, идете вы с товарищем по кишлаку, подходите к мазанке, открываете дверь - и ваш друг получает пулю в лоб. В следующий раз ты уже приоткрываешь дверь и сразу бросаешь внутрь гранату. Потом заходишь, а там, например, бабушка мертвая...

И душманов оперировали. Как-то в три-четыре часа ночи привезли афганца с пулевым ранением в шею. Хирурги все сделали как положено, я его к себе в реанимацию положил. Утром на госпитальную командирскую пятиминутку приходит командир дивизии, спрашивает: “Поступал афганец? Где он?” И рассказал нам, кто он такой. Оказалось, самый настоящий “дух”. Да еще какой! Неподалеку секреты были - врытое в землю отделение танков. Так вот, он все отделение вырезал! Только один солдатик остался, который его и подстрелил. “Дух” сумел добежать до афганского поста, а те его к нам привезли. Из госпиталя его забрала местная контрразведка... Впрочем, считалось, что в Шинданте “духи” особо не баловались - это было что-то вроде тыловой базы, где жили их семьи.

А как-то раз один дедушка привез на ишаке парнишку лет двадцати с пулевым ранением в предплечье. Где он его получил, неизвестно, может, и в наших стрелял. Мы же не спрашиваем, лечим... А ранение-то уже давнишнее: вся рука, вплоть до плечевого сустава, высохла, стала черной - сухая гангрена. Убрали ему руку, конечно, все зажило. Этот дедушка так же приехал и забрал парнишку, а нам привез в подарок мешок гранатов.

- Какое оружие считалось у врачей самым страшным?

- Да любое. В основном, ранения были огнестрельными. Причем, если поначалу больше применяли пули калибра 7,62, то потом - облегченные, 5,45. Скорость у таких пуль очень большая, и ранения причинялись более тяжелые. Но самое ужасное - пули со смещенным центром тяжести (как правило, это делалось кустарным способом - напильником): попадает в плечо, а выскакивает из живота или все внутренности клубком сматывает.

Еще там было чисто местное страшное оружие - бурские винтовки. Я не знаю, какой уж там калибр, но пули огромные, наверное, на слона. Броню БТР пробивали легко. А если в человека попадало, там и собирать было нечего.

Стреляли душманы метко. У них ведь как заведено? Мальчик родился, ему сразу вместо игрушки - ружье или автомат, и он с малых лет стреляет - метко и четко... В рейдах бывало, ребята снимали бронежилеты - жара, трудный подъем в гору, и без того большой груз на плечах. Естественно, такого человека подстрелить проще. Но потом начали очень строго следить, чтобы все были в жилетах. И пошли специфические ранения - голова и область паха, где находится сосудисто-нервный пучок: если попал, человек наверняка умрет от потери крови. Душманы в таких вещах отлично разбирались.

Очень много было ранений от противопехотных мин - оторванные голень, стопа считались обычным делом. Водители бронетранспортеров чаще других становились жертвами фугасов. Ведь, как правило, внутри БТР никто не ездил - старались быть на броне: если под колесами рванет, просто сбросит на землю да оглушит немножко. А водителю-то некуда деваться. Был у меня солдатик - Коля Балашов из Свердловской области, ему обе ножки выше середины бедра отчикали. И вот парень лежит и думает, как он дальше жить будет. Мы его утешали как могли: сделают тебе протезы, найдешь новую специальность, Маресьева ему в пример приводил. Позже, уже в Союзе, читал о нем статью в газете: никому-то Коля оказался не нужен... А и мне сколько раз потом чуть не в лицо бросали: “А что вы там делали? Вас туда никто не звал”. Но так может говорить только тот, кто там не был.

Для чего офицеру пистолет

- Пользоваться личным оружием приходилось?

- Исключительно на стрельбах. А так автомат и пистолет хранились в караулке, в сейфе, с собой брал, только когда приходилось куда-то выезжать... Да там, если хотелось вооружиться, этого добра было выше крыши. Стрельба шла постоянно, уже и внимания не обращали. Когда через год приехал в отпуск в Ташкент, первое впечатление - тишина.

- Возможность плена не оговаривалась?

- Здесь и оговаривать нечего. Пистолет офицеру дается не для того, чтобы отстреливаться, а чтобы он в плен не попадал, потому что это однозначно была смерть. Не знаю ни одного офицера, кто бы из плена вернулся. К тому же они за голову каждого советского получали денежки. Но не будет же душман для этого в плен человека брать - убил, уши отрезал, получил деньги.

- Самая запомнившаяся операция?

- Пожалуй, нет такой. Повторюсь, работы было очень много, не было дня, чтобы кого-то не привезли. Один раз, когда шли особо ожесточенные бои, работали 38 часов без перерыва. А раненых все везли и везли: наших, афганцев, военных, цивильных... Работали два хирурга и восемнадцать сестер, которые, конечно, менялись. А я, анестезиолог, так получилось, был один. Только через сутки работы, когда очередного больного к аппарату подсоединил, попросил сестру присмотреть (а сестры у нас очень грамотные были) и немножко подремал...

Больных и раненых умирало немного. Мы ведь и очень серьезных вылечивали. Помню одного мальчишечку, у него была микстная инфекция. Сначала переболел гепатитом - дошел до печеночной комы, следующий этап - малярия, и в заключение - брюшной тиф. В общей сложности он у меня месяц пролежал в реанимации, но выжил.

Почему мы так успешно работали? Медицина в то время сильная была. Сейчас она не то что слабее, но тогда работала система, дело было грамотно поставлено.

Чисто специализированную помощь оказывали уже в Союзе - в Ташкенте, Москве, Ленинграде, позже - в окружных госпиталях. Например, человека с ранением головы мы держали максимум пятнадцать дней, и как только его состояние стабилизировалось - на транспортный самолет (с этим проблем абсолютно никаких не было). Если случай очень тяжелый, вызывали специальный Ан-26: на борту - операционная, бригада врачей.

- Какую черту вы бы отметили в афганцах?

- Больше всего меня поразила их способность к языкам. Поступает к нам мальчишка, недели две максимум в отделении пролежал и уже по-русски свободно разговаривает. В Кабуле в любой дукан заходишь - все по-русски говорят.

Приходилось встречаться и с местными врачами. Об уровне их профессионализма судить трудно - не настолько тесным было общение. Но один случай меня поразил. Привезли к нам из Герата раненного в живот афганца. Предварительно они его в своем госпитале прооперировали. Якобы. Во-первых, изумило то, что разрез на животе был зашит обычными суровыми нитками. Черными. Во-вторых, когда мы вновь вскрыли брюшную полость, поняли, что никакой операции не было: просто разрезали, увидели, что дырки в кишечнике есть, и опять зашили. Спасти афганца не удалось - у него уже был терминальный перитонит. Ведь дней шесть они его у себя держали, прежде чем привезли к нам. А может быть, это тактика особая была: дескать, у нас он жил, а у шурави умер.

- Что главное вы вынесли из Афганистана?

- Ощущение товарищества, дружбы. И это проявлялось во всем и везде... Приходилось не раз слышать, что мы там бросали своих раненых и убитых. Неправда. Никогда никого на поле боя не оставляли. Любыми путями - или танк подгоняли, или еще как-то, но убитых и раненых забирали. И в госпиталь часто привозили ребят, которые получили ранение, именно вытаскивая раненого или убитого товарища...

Рядом с госпиталем была вертолетная площадка. И вот, слышишь, вертушки гудят - значит, раненых везут. И никого просить не надо было: все, кто свободен, - устал он, не устал - в приемное отделение, на сортировку...

Там был особый закон гостеприимства. Неважно, где ты служишь, - в Шинданте, Кабуле, Джелалабаде или Герате, неважно, кто ты - гражданский, военный, офицер или солдат: приехал в любой гарнизон, тебя без лишних слов накормят, найдут место, уложат спать, и никто не будет спрашивать, кто ты и зачем пожаловал...

И, конечно, это школа на всю жизнь. Больше того, чему я научился за те два с половиной года, приобрести уже невозможно.
98
Авторизуйтесь, чтобы оставлять комментарии