Геннадий ПРЫТКОВ: “Когда-то я был в оппозиции к театру”

- Ты всю жизнь проработал в одном театре, не надоело: одна и та же сцена, гримерная, труппа?

- Нет. Я только последние годы начал понимать, что это мой театр, что это становится моей профессией.

- Ты хочешь сказать, что двадцать лет назад это не было твоей профессией?

- Тогда не было устойчивости, не было стабильности, было расшатанное состояние. Я то был нужен театру, то годами обо мне забывали, словно и нет меня. А последние лет десять я понял - это действительно моя профессия. И Качаловский - мой единственный театр.

- А в те годы расшатанности никогда не было желания уехать куда-нибудь? Ведь наверняка предложения были.

- Были. И соблазн уехать был - приглашали в Москву, в Воронеж. Знаешь, что спасало? Трусость. Начинать все заново нигде не хотел. Может быть, интуиция подсказывала, что уезжать нельзя.

- Ты - супервостребованный артист, но все-таки откуда черпается вдохновение?

- Наверное, в том, что ищу, что сказать. Так было всю жизнь. Когда есть что сказать через материал роли, то это до сих пор и является стимулом. Больше всего люблю говорить о душе. О человеке. Если в человеке нет болевой точки, я никогда не буду про него говорить с полной отдачей.

- В этом сезоне ты блестяще сыграл Крутицкого в “Глумове”, какая у него-то болевая точка?

- Ненужность. Выброшенность. Мы пошли другим ходом, решили не играть дуболома, а играть человека, который выброшен временем, эпохой. Любой выброшенный человек вызывает у меня чувство сожаления. Я сочувствую ему.

- Ты отмечаешь две даты, вторая - сорок лет на сцене. Такая долгая работа в театре. Она меняет характер?

- Я стал значительно терпимее - к коллегам, к зрителям, к материалу, научился пристраиваться внутри, и терпимость появилась. И это поменяло характер. Такая театральная мельница - пришел одним, а стал другим. Появилось ощущение опыта, а он дает ощущение стабильности.

- В театре можно жить или приходится выживать? Я не материальную сторону имею в виду.

- Так получилось, что я стал жить в театре, а лет тридцать до этого выживал. С приходом Александра Славутского все поменялось. Тридцать моих первых лет в театре не были безоблачными, были постоянные взлеты и падения. А это больно, особенно когда падаешь с высоты. А сейчас я стал уверенным на сцене, я ее тридцать лет боялся. Если я не знал, о чем говорить, я боялся сцены.

- Но ведь даже самый благополучный актер - он человек зависимый...

- Я считаю, что актеру чувство зависимости от режиссера просто необходимо. Потому что он сам может такого наворотить, что не выплывет. Режиссер смотрит со стороны. Я долгое время думал, что все смогу сам, но это не так. Вообще, профессия наша - отвратительная, но уж раз пошел в нее, ничем другим не сможешь заниматься.

- Какие проблемы тебе приходится решать?

- Прежде всего, адаптации с ролью. Это чисто творческое. Я все время ищу точки соприкосновения.

- Недавно я была в Качаловском театре на далеко не новом спектакле, и меня потряс аншлаг.

- А меня еще потрясает, что в зале много молодых лиц. Публика вернулась в зал, потому что пришел режиссер, который построил свой театр. И оказалось, что казанцы это поняли. У нас был период до этого, когда мы играли для тридцати сидящих в зале, когда спектакли отменялись. А сейчас получилось, что Казань любит свое лицо. Наш театр, без сомненья, сейчас - лицо города. Для меня театр стал домом, куда я прихожу раздражаться, общаться, смеяться - я прихожу жить. А раньше я был в оппозиции к театру. Сейчас я отбросил желание поразить, заниматься режиссурой, мне кажется, что в актерском материале можно сказать гораздо больше.

- Учителя вспоминаются?

- У меня было два потрясающих учителя - Ефим Каменецкий, он сейчас служит в БДТ имени Товстоногова, и Вера Улик, ее, к сожалению, уже нет. Мы были у них единственным курсом. Каменецкий заложил во мне стремление к правде существования. А Улик привила любовь к яркой форме. Не знаю, кто для меня сейчас важнее. Хотя я все-таки больше люблю яркую форму, так что, наверное, Вера Улик мне ближе. Она была удивительная, у нее было потрясающее бесстрашие на сцене.

- В этом сезоне мы тебя увидим в роли князя в “Дядюшкином сне”?

- Премьера будет ориентировочно в мае. Достоевский для меня - трудный автор, не могу сказать, что не люблю его. Не любить Достоевского - идиотизм. Не люблю, что он очень загружает мое подсознание, я боюсь его. Вот и испугался, когда меня назначили на роль князя. Он выписан Достоевским, словно весь из кусочков, а мне надо найти в нем что-то человеческое. Александр Славутский так ведет нашу работу, что подступаемся к человеческому одиночеству моего героя - без налепленных бакенбард, париков. Это мне ближе.