Лев РУБИНШТЕЙН: “ Моему читателю должно быть смешно то же, что и мне”

- Лев Семенович, четыре года назад, будучи в гостях в Казанском университете, вы признались, что набор стихотворных строчек для вас заполнен. Что-то изменилось за прошедшее время?

- Сейчас я пишу исключительно прозу. А набор строчек не то чтобы иссяк, скорее, закончился метрический репертуар.

- Может быть, нет вдохновения?

- Само слово “вдохновение” не нравится мне категорически! Так же, как и “произведение”. Человек со вкусом никогда не скажет о том, что он делает, “произведение” или “мое творчество”! Наверное, потому последнее словосочетание так любят наши поп-звезды... То, что вы назвали “вдохновением”, для меня является неким ритмообразующим фактором. Мне кажется, что для продуктивного существования в жизни и в культуре важен внутренний сложный ритм, который является заменой того, что принято называть смыслом существования.

- Вас нередко аттестуют как классика российского авангарда. Вы согласны с таким определением?

- Нельзя в первом лице говорить о себе как о классике. У меня в литературе очень скромная задача - время от времени сочинить текст, который бы мне самому нравился. Задача очень простая, казалось бы. Но амбициозная.

- То есть читатель, на которого вы ориентируетесь, это вы сам?

- Не совсем так. Я не доверяю и вам не советую доверять двум типам авторов. Первый - это тот, кто утверждает, что пишет для себя. Второй - что для всех. Потому что писать для всех - это такая же идиотская задача, как писать для себя. Мой адресат-читатель - это человек, максимально похожий на меня, с которым не надо договариваться о каких-либо базовых понятиях. Это человек сходных со мной убеждений, сходного со мною отношения к языковой реальности, который примерно то же самое читал, что и я, и то же самое любит. И главное - моему идеальному читателю смешно то же, что и мне. Много у меня таких читателей или нет? Как ни странно, выясняется, что много.

- То есть литературный процесс сегодня идет полным ходом?

- Мне кажется, что в искусстве в каждый период времени есть все. И я думаю, что сейчас все у нас в порядке и со словесностью, и с музыкой, и со сценическими формами существования искусства. Когда “требует поэта к священной жертве” не Аполлон, а читатель, то поэт и появляется. Мне странно слышать сетования вроде “Сейчас нет Пушкина!”. Ну и что? Сейчас и не нужен Пушкин. Другой вопрос - заинтересована ли сегодня общественность в поэзии в принципе? Хотя, по моим наблюдениям, как раз сейчас идет рост интереса.

- Из глубинки кажется, что московская литературная жизнь очень насыщенна.

- Да, это так, и она протекает в формах, достаточно мне симпатичных. Клубно-устных, салонных... Все зависит от наличия группы энтузиастов. К сожалению, себя я к энтузиастам причислить не могу. Но есть много молодых людей, которые эту клубную, салонную жизнь затевают.

- Вам не кажется, что чтение стихов вслух поэтом является уступкой по отношению к читателю? Что текст должен восприниматься на глаз, на бумаге или, на худой конец, на мониторе?

- Чем же чтение вслух хуже? Другое дело, что “салон” - слово само не очень хорошее, вызывающее определенные ассоциации... А в устных формах бытования поэзии я вырос и сформировался. Потому что других не было. Были листочки самиздата и домашнее чтение. Так что традиция чтения стихов самим поэтом серьезная и вовсе не салонная. В середине 70-х годов я создал свой собственный жанр - жанр картотеки, соответствовавший моим тогдашним устремлениям преодолеть инерцию и тяготение плоского листа, перевести ситуацию самиздата, к тому времени отвердевшую и казавшуюся вечной, из социально-культурного измерения в чисто эстетическое.

- А как же: написал - и все, в печать?

- И тебя там, в тексте, нет? Но я считаю, что поэзия, в отличие от прозы, искусство не только вербальное, но и телесное. Важны голос, интонации, жестикуляция. То есть важен облик поэта - и я предпочитаю исполнительные формы бытования поэзии. Поэт - не только субъект, но и объект своего текста.

- Но ваша манера свидетельствует об обратном. В стихах, на карточках, вы фиксируете языковые факты: обрывки фраз, строчек, даже выходные данные той или иной книжки. То есть находитесь в прямой зависимости от языка.

- Да, но моя картотечная деятельность как раз очень телесна. Все это делается руками.

- А как фраза, впоследствии становящаяся частью стихотворения, попадает на карточку?

- Слышу, читаю, вспоминаю. Бог его знает... В моих стихах есть композиция в музыкальном смысле, а сюжета, нарратива, нет и быть не может. Я иногда очень напряженно и серьезно работаю над созданием впечатления, что все там случайно. Такая тщательно организованная случайность.

- Вы привезли в Казань новую книгу “Духи времени” - сборник прозаических текстов, появлявшихся в разных московских журналах. С чего началась ваша работа в публицистике?

- Я против слова “публицистика”, просто потому, что себя публицистом не считаю. В 1996-м у меня случился и творческий, и экономический пересменок, а друзья, которые создали новый журнал “Итоги”, пригласили меня в него. “Что я там буду делать?” - “Что-нибудь попишешь. Про книжки”. И я пошел туда обреченно писать про книжки, хотя терпеть не могу писать про книжки. Не люблю быть критиком! И, работая, наткнулся на жанр, который не знаю, как и назвать, но он кажется мне забавным и интересным. Мне нравится слово “колонка”. Оно нейтрально.

- Что вам интересно как читателю?

- Мне интересны сочинения писателей в таком же жанре. Литература о литературе, история, мемуары. В российской традиции этот нон-фикшн восходит к Лидии Гинзбург. Люблю Петра Вайля, Александра Гениса, Григория Чхартишвили и, конечно, Михаила Гаспарова. Не могу читать современные романы! Сейчас их много выходит, но если захочется почитать роман, уж лучше еще раз “Анну Каренину” перечитаю! Наверное, сейчас время такое - непридуманности.

- У вас есть блог в Живом Журнале...

- Блогом в ЖЖ пользуюсь очень пассивно. Разве что ссылки выкладываю. Я в ЖЖ читатель, хотя огромное количество людей почему-то читают там меня.

- Сейчас появилась такая практика - поэты, причем известнейшие, сразу же выкладывают стихотворение в блог, а уж потом издают сборник. Или не издают. Неужели текст не должен некоторое время полежать в столе?

- Это личное дело каждого поэта - откладывать стихи в ящик или нет. Мне бы не пришло в голову только что написанный текст сразу вывешивать в сети. Нужен карантин, инкубационный период. Я очень долго делаю стихотворение, месяца два, и считаю текст законченным, когда он мне окончательно надоест.