Про самое дорогое

Хотя о чем - тут и думать нечего: в каждом из нас действительно живут два человека. Один официально явлен миру, так сказать, человек на каждый день: занят делами, вертится, решая бытовые проблемы, в часы досуга потребляет музыкальный, киношный и книжный ширпотреб и, по чести говоря, даже самому себе не особо интересен.

Второй - глубок, как колодец на правом берегу Волги: в его памяти хранится столько дорогих сердцу событий, размышлений, чувств. Собственно, он весь из них и состоит, может быть, именно он и называется Душа.

...Школьницей летние каникулы я всегда проводила в дачном поселке под Москвой, а вот зимние - только однажды. И именно тогда я увидела лицо Зимы. Зима в большом городе - вроде как и не зима вовсе, а вот в поселке, где сугробы поднимаются на высоту заборов и вместо дороги остаются узкие тропки, совсем другое дело. Утро там почти каждый день бывало светлым и радостным: кругом чистый, сверкающий снег, по которому так здорово прокладывать лыжные следы, голубовато-серый ледяной пятачок на речке, где детвора каталась на коньках. Но уже часа в три снег начинал загадочно голубеть, к вечеру обретая лиловый оттенок. Высокие ели, выстроившиеся вдоль забора дачи, становились из зеленых черными, а небо словно шалью накрывало поселок. К вечеру всей детской компашкой собирались у кого-нибудь на даче, затевали игры возле елки - в фанты, в “краски”, рассказывали страшные истории, после которых жутковато было отправляться домой по безлюдной улице. С тех самых пор, когда я говорю “зима”, я вижу это так: фиолетовый снег, черные ели и черная шаль неба, на которой кое-где проглядывают звездочки.

А как-то раз, тоже на даче, я увидела лицо Войны. Нелепая вышла история: жарким июльским днем я катила по пыльной дорожке на велосипеде. Справа поле, на котором стеной поднималась пшеница, слева - беспокойное Ярославское шоссе с непрерывным потоком машин. Вдруг слышу гул мотора: откуда ни возьмись, очень низко, кажется, вот-вот голову снесет, летит самолет, но какой! Явно военной поры, а на крыльях свастика. На краю поля самолет развернулся и, делая круг, полетел в обратном направлении. Впечатление было фантастическое: с одной стороны, все как прежде: яркий солнечный день, все тот же поток машин на Ярославском шоссе, и этот самолет явно из военного времени. На минуту даже похолодела от страха: неужели на этом поле дыра во времени, и из этого почти игрушечного, по современным понятиям, самолетика меня сейчас снимут какой-нибудь пулеметной очередью или бомбу сбросят? Стояла столбом, вцепившись в ручки велосипеда, и ждала, что будет. Тогда, в шестидесятые, война казалась еще близкой. Метрах в двадцати от нашей дачи была заросшая травой воронка от разорвавшейся в сорок первом бомбы.

Вечером через поселок провезли обломки этого самолета, соседка сказала мне, что здесь снимают какой-то фильм про войну. Забавный, вроде бы, эпизод, а испытанный ужас запомнился.

А еще всегда со мной горьковато-свежий запах сирени, на густые заросли которой мы наткнулись в Петергофе, и ежевичные тропы возле Сочи, и то, как в полночь мы искали привидение в замке литовского Тракая, и много-много чего еще...

Мне кажется, самое важное - сохранить тепло и свет таких воспоминаний, формирующих Душу, чтобы в самые тяжелые минуты наше Невидимое помогало бы выстоять Видимому. Каждый из нас гораздо сильнее, чем кажется на первый взгляд, и степень силы зависит от запасов этого чуткого, спасительного Невидимого. В определенном смысле внешний мир относителен, и только внутренний - абсолютен. Спасибо бомжу, что напомнил об этом.