Овернские тайны

Земля вулканов

Овернь до сих пор считается одним из самых бедных и удаленных от цивилизации уголков страны. И хотя в современной Европе эти понятия весьма относительны (так, практически в каждой овернской деревне есть Интернет), эта горная область сохранила не только девственную природу фантастической красоты, но и провинциальное отсутствие суеты. Всего каких-то четыреста километров от Парижа, а путешественник окунается в мир неспешных разговоров, обильных продолжительных трапез, пустых дорог и шумных ярмарок на уютных деревенских площадях. А если добавить к этому горнолыжные курорты, минеральные источники и богатую историю края, о котором писали еще римляне, становится понятно, почему желающих побывать в Оверни с каждым годом все больше. Правда, пока это больше внутренний туризм, развитию которого нынешним летом подсобил кризис - многие французы отказались от зарубежных вояжей в пользу более дешевого отдыха на родине. Исключение составляют местные бальнеологические и спа-курорты. Иностранная речь там звучит не реже, чем французская, а стоянки запружены автомобилями с номерными знаками практически всех европейских стран.

Но главная гордость Оверни - самая протяженная в Европе цепь древних вулканов, которые здесь называют "пюи". Уснувшие много тысячелетий назад, они образуют огромный природный парк, состоящий более чем из 450 вершин. У некоторых из этих гигантов во время последнего извержения в буквальном смысле "снесло крышу", и неровные кратеры напоминают сказочных зверей, каким-то чудом просочившихся в реальность. Впрочем, ассоциации у всех разные. Один из побывавших здесь путешественников назвал горный пейзаж Оверни лунным, но я не могу с ним согласиться. Грозные в прошлом вулканы поросли ярко-зеленой травой и лесом, а в их каменных объятиях спрятались глубокие, опасные ущелья с сверкающими нитями ручьев и рек, уютные долины, где пасутся изящные тонкорогие коровы местной породы "салерс" (из их молока делают вкуснейшие сыры), и живописные городки и деревни с неприступными замками и романскими церквями. Готики здесь не так уж много - видно, еще в те далекие времена овернцы отличались нелюбовью к переменам.

Во Франции овернцев испокон веков считали неотесанными скупердяями, к тому же враждебно настроенными к чужакам. Такое отношение проникло даже в литературу, где Бальзак и Мопассан не забывали отметить, что описываемый ими скряга родом из Оверни. Лично я никаких косых взглядов или попыток обвесить и обсчитать при покупках не заметила - возможно, эти особенности местного характера остались в прошлом. А вот объяснить появление этих качеств с исторической точки зрения совсем нетрудно. До тех пор, пока фирма Мишлен в середине прошлого века не организовала в местном деловом центре Клермон-Ферране свою штаб-квартиру, занимались здесь в основном сельским хозяйством, а пахотных земель на высоте 1000 метров над уровнем моря, увы, не так уж много. Вот и приходилось овернцам изворачиваться, чтобы свести концы с концами. Получалось это у них, судя по всему, неплохо. Местные деревни - от лежащего в самом начале горного подъема Шательдона до более высокогорных Сен-Нектер, Сен-Сатурнен и Мироль - не производят впечатления бедных. Дома здесь крепкие, хотя большинству из них уже несколько столетий, а большие полукруглые окна на первых этажах - бывшие витрины старых сельских лавок, свидетельствуют о развитой с давних пор торговле. Возможно, на долголетии крестьянских жилищ сказалось то, что построены они, как, кстати, и церкви, и замки, из серо-желтого, коричневого и черного вулканического камня. Горы же пережили тысячелетия.

Скромное обаяние глубинки

В XXI веке овернская предприимчивость способствовала притоку туристов. Не только отдельные фермеры, но и местные власти сдают им часть жилых помещений в видавших виды и оттого еще более привлекательных деревенских домиках. Ну что может быть лучше, чем проснуться от заливистого крика петуха, прошлепать босыми ногами по плиточному полу, прохладному в самый жаркий день, распахнуть ставни, которые здесь всегда закрывают на ночь (спать принято в темноте), и вдохнуть наполненный горной свежестью и ароматом трав воздух? Ну разве что утренняя прогулка по окрестностям. Для начала, конечно, по деревне, в центре которой всегда небольшая площадь с церковью, кафе и мэрией - на этих трех столпах держится вся деревенская жизнь. Неподалеку булочная, а также мясная и табачная лавки. В последней продают и газеты, из которых можно узнать о местных развлечениях. Например, о том, где в ближайшее время будет брокант - сельская толкучка, на которой можно недорого купить винтажные и даже антикварные вещи.

После кофе с прославленным черничным овернским пирогом туриста обычно тянет на подвиги: пощекотать нервы поездкой по горному серпантину, где от перепадов давления закладывает уши, побывать на плато Жергови - месте битвы между войсками Юлия Цезаря и галльского вождя Верценгеторикса или пешком подняться на гордо возвышающуюся над окрестностями вершину Пюи де Дом (по имени этого вулкана высотой 1464 метра назван целый департамент). Закругленный купол Пюи де Дом видно практически отовсюду, а перепутать его с собратьями не сможет даже самый бестолковый путешественник - на самой высокой горе установили метеостанцию.

Такие приключения вызывают приступ волчьего аппетита, но это только к лучшему. Местная кухня, хотя и не отличается особой изысканностью, просто создана для того, чтобы утолять самый зверский голод. Я, например, просто не могла остановиться, поедая трюффад - картофель с сыром "канталь" и луком, запеченный на сковороде. К нему подают тонко нарезанную сыроватую ветчину - жамбон. От раскаленной сковороды шел такой аппетитный запах, что люди, сидящие за соседним столиком и только ожидающие заказа, бросали завистливые взгляды на это яство. Вообще в сельской местности французы едят много, долго и нисколько этого не стесняются. Худых здесь мало. Особенный героизм желудок проявляет в маленьких трактирах, где готовят, в первую очередь, для завсегдатаев, а значит, на совесть. Запивать это изобилие можно как местным вином (не самым почитаемым во Франции, но вполне приличным), так и женсьяном - крепкой настойкой из одноименного горного растения. Его мелкие желтые цветочки можно увидеть практически повсюду. Напиток этот нравится далеко не всем из-за специфического, немного лекарственного вкуса, но если вы хотите хоть ненадолго почувствовать себя настоящим овернцем, непременно осушите рюмочку. Женсьян - почти такой же символ Оверни, как и вулканы.

Блеск и трагедия Виши

Но Овернь - это не только горы и долины с мирно пасущимися стадами. Между густым, даже в полдень сумрачным лесом и вздымающимися к яркому небу вулканами расположен король французских курортов, "Париж в миниатюре" - знаменитый Виши. Первыми целебные свойства его пятнадцати минеральных источников оценили еще римляне, позже наезжал сюда Генрих IV, но подлинного расцвета город достиг, когда над ним взяло шефство семейство Бонапартов. Наполеон, часто отдыхавший здесь с матерью и Жозефиной, лично руководил разбивкой парков, а его племянник Наполеон III и императрица Евгения вкладывали собственные средства в строительство водных павильонов. И если от роскошных античных терм практически ничего не осталось, то виллы этих особ до сих пор украшают улицы фешенебельного европейского курорта.

Но далеко не все ездят в Виши, чтобы испытать на себе чудодейственные свойства его термальных вод. У города пышных парков, эклектичных, похожих на именинные торты домов и зеркальных прудов, по которым бесшумно скользят лебеди и утки, как и у большинства мировых столиц, есть другая, более мрачная и загадочная сторона.

А назвать Виши провинцией просто язык не поворачивается - четыре года, с 1940 по 1944, он был главным городом Франции и резиденцией коллаборационистского правительства. Правда, нужно иметь в виду - официальным путем, то есть в местном туристическом бюро, вы почти ничего не узнаете. Долгое время всех поголовно коллаборационистов было принято считать предателями, а потому, перефразируя известное высказывание, "о них или плохо, или никак". Кроме того, индивидуальный подход к каждой такой судьбе заставил бы признать, что далеко не все из казненных по приговору суда или просто растерзанных толпой "предателей" действительно этого заслужили. Конечно, были среди них те, кто и в самом деле запятнал себя кровавыми делами и получил по заслугам. Достаточно вспомнить руководителя так называемой милиции (французского аналога гестапо) Жозефа Дарнана, виновного в гибели тысяч невинных людей. Но практически одновременно с Дарнаном был расстрелян премьер-министр правительства Виши и, кстати, коренной овернец Пьер Лаваль, трагедия которого, как в зеркале, отражает трагедию самой Франции.

Еще до войны он дважды возглавлял Совет министров, и именно ему французы обязаны большей частью своих знаменитых на всю Европу социальных льгот. Но, на свою беду, Лаваль был пацифистом и к тому же не верил, что Франция может выиграть в войне с Гитлером. Чтобы избежать дальнейших жертв (а к середине июня 1940 года от бомбежек погибло уже несколько тысяч человек), он добился перемирия и провозгласил политику сотрудничества с победителями, которую понимал как наименьшее зло. Свои действия Пьер Лаваль обосновывал просто и логично: "Я - крестьянин из Оверни и хочу сохранить свою ферму и Францию".

О справедливости такого подхода, конечно, можно спорить, но стоит отметить, что очень многие фермеры из глубинки думали таким образом. Они боялись гибели урожая, голода и вовсе не рвались в бой. Взгляды их изменились после 1942 года, когда захватчики сняли с рук "бархатные перчатки" и занялись арестами и расстрелами, но и Лаваль в то время уже иначе смотрел на вещи. Несмотря на беспрецедентное давление, премьер-министр отказался заключить предложенный Германией "союз не на жизнь, а на смерть" и делал все, чтобы не отправлять Гитлеру затребованных немцами французских рабочих. Во время очередного раунда переговоров, сопровождавшихся бесконечными угрозами в адрес Франции, шестидесятилетний Пьер Лаваль, еще до конца не оправившийся после тяжелого ранения, потерял сознание. Его привели в чувство, переговоры продолжились, но он так и не дал согласия на отправку в Германию очередной партии рабочей силы.

Разумеется, он понимал, что ходит по лезвию бритвы. Ведь его не любили не только партизаны из Сопротивления, но и французские фашисты, во всем ориентировавшиеся на гитлеровцев. В августе 1941 года в Лаваля стрелял из револьвера участник Сопротивления Поль Колетт (причем премьер-министр настоял на том, чтобы юношу не казнили), а через год кто-то установил взрывчатку на дороге, по которой он каждое утро ездил в Виши. Когда Лавалю доложили об обнаруженном заряде, он только закурил сигарету и философски заметил: "Интересно, кто это сделает в следующий раз - партизаны или фашисты из Парижа?". Когда родные и друзья уговаривали его отойти от дел, Лаваль неизменно отвечал: "Вы видите, что творят нацисты в других странах. Я не могу допустить этого во Франции".

Увы, после Освобождения его усилий не оценили. Пьера Лаваля судили и приговорили к смерти. Суд проходил безобразно, обвиняемого оскорбляли, не давали говорить, и он в конце концов отказался от участия в процессе. Утром перед казнью, не желая превращать французских солдат в участников убийства, Лаваль выпил яд, но и здесь судьба от него отвернулась. Пустую ампулу быстро заметили, а смертоносный цианид почему-то действовал медленно. Лавалю промыли желудок и полумертвого расстреляли во дворе тюрьмы Френ. Стоя перед шеренгой солдат, вскинувших ружья, он успел крикнуть: "Да здравствует Франция!". На шее казненного был повязан трехцветный шарф - символ французского патриотизма.

Пьер Лаваль покоится на парижском кладбище Монпарнас, где похоронены многие общественные деятели, писатели и философы. На его могиле всегда живые цветы. В последнее время французское общество пытается заново переосмыслить свое трагическое прошлое, и может быть, пришло время проявить уважение к памяти человека, который, конечно, не был рыцарем без страха и упрека, но, по его собственному признанию, "всегда любил только Францию".