Диктатор в бархатных перчатках

- Ренат Салаватович, по какой причине вы, преуспевающий дирижер симфонического оркестра в Казани, вдруг уехали в Казахстан?

- Причины были чисто ностальгические. Я наполовину, по отцу, казах. Все предки мамы - из Казани. Я окончил Центральную музыкальную школу при Московской консерватории, затем консерваторию в Санкт-Петербурге, а учиться в аспирантуре вернулся в Москву. Работал в Алматы, попал вторым дирижером к Рахлину. Однажды мы поехали в Казахстан с авторским концертом Жиганова, Назиб Гаязович был еще жив. Провели успешно концерт, собирались уезжать, но я вдруг посмотрел на горы, и моя душа не выдержала, я сказал: все, остаюсь. Через два года я стал главным дирижером оперного театра Алматы. Но был новый вираж - меня пригласил к себе в Мариинский театр Гергиев.

- Если можно, немного подробнее о работе с Гергиевым.

- Я получил доступ практически ко всем балетам, дирижировал “Аиду”, “Фауста”. Но в этот период мне предложили работу в Западной Европе, и я оказался в Германии. 11 лет меня не было в России. Я работал дирижером в Королевской опере Стокгольма. В 2000 году Гергиев предложил мне сразу две постановки - это были балеты “Манон” на музыку Массне и “Петрушка” Стравинского. А через некоторое время мне по семейным обстоятельствам пришлось вернуться в Алматы.

- Выходит, вы - гражданин мира?

- Получается так.

- Как случилось ваше возвращение в Казань?

- Мне позвонил директор театра Рауфаль Мухаметзянов, и вот я уже дважды съездил на гастроли с казанским театром. В дальнейшем снова будут совместные гастроли, буду работать вместе с итальянским дирижером Марко Боэми над “Искателями жемчуга” и ставить “Пер Гюнта”. Кстати, когда я жил в Казани, мне приходилось сотрудничать с оперным театром, у меня была постановка “Летучей мыши” с Даутовым.

- Вы работали с Натаном Рахлиным, по прошествии времени вы не переоцениваете его личность?

- Я учился у него работать, он оставил после себя прекрасно звучавший оркестр. Рахлин приглашал великолепных солистов. Натан Григорьевич был мощной фигурой, я его и сейчас так воспринимаю. К сожалению, мне пока не удалось послушать, как сейчас звучит симфонический оркестр.

- Вам есть с чем сравнивать, как на фоне европейских коллективов работает оркестр казанского оперного?

- Мне нравится с ним репетировать. Хотя в каждом оркестре найдется что совершенствовать. Каждый дирижер приносит в оркестр свой стиль. Возможно, казанским оркестрантам не хватает немного легкости, наши российские коллективы играют немного агрессивно, в Европе оркестры звучат легче. Это все возможно исправить, это дело нескольких репетиций.

- Опера или балет, к чему вы больше склоняетесь?

- Я всеядный! В Мюнхене мне пришлось быть не только дирижером в Национальной опере, но и пять лет концертмейстером балета. Два года я был аккомпаниатором Майи Плисецкой. По ее рекомендации я и получил работу в Стокгольме. Плисецкая - человек трудный, но с теми, кто ей симпатичен, она очень легка в общении. Конечно, она максималистка, режет как ножом. Но она имеет на это право. Дипломатом Плисецкую не назовешь.

- В отличие от вас...

- Этому меня Европа научила, у меня раньше язык был страшный. Я просто понял, что могут быть другие отношения.

- Вы - диктатор в работе с оркестром?

- Музыканты, которые со мной работают, говорят, что я диктатор, но диктатор мягкий. Я выясняю профессиональные отношения, но не касаюсь личности.