Пацифист "железного века"

Общество, уставшее от четырех лет оккупации, бомбежек, скитаний по запруженным беженцами дорогам, а потом и развернувшейся по всей стране охоты на коллаборационистов (по некоторым данным, во Франции было убито до 40 тыс. человек), восприняло приговор неоднозначно. Газеты писали, что суд напоминал фарс, обвиняемому не дали возможности защищаться, присяжные вели себя агрессивно, и необходимо повторное рассмотрение дела. В гостиных, на улицах и в кафе тоже шли дебаты. Страна, как и некогда в разгар якобинского террора, устала от крови. Даже многие участники Сопротивления полагали, что вердикт суда слишком суров. Ведь Пьер Лаваль - не нацист, и вреда от него было гораздо меньше, чем от многих других политиков Виши, которые, тем не менее, отделались тюремными сроками, а то и были помилованы, говорили они.

Увы, к мнению этих людей никто не прислушался, и Лаваля, который еле держался на ногах после попытки отравиться, расстреляли в 12.30 в тюремном дворе. Прошло более шести десятилетий, но от мыслей о последних минутах его жизни до сих пор делается не по себе. Пьер Лаваль не был рожден для того, чтобы стать трагическим героем. Сын трактирщика из Оверни, жизнелюбивый, упрямый, предприимчивый, он стал сначала адвокатом, потом успешным политиком и бизнесменом, состояние которого, заработанное на бирже, составляло более миллиарда франков. Его дед был безграмотным пастухом, а дочь вышла замуж за графа де Шамбрен - потомка маркиза Лафайета. Пределом мечтаний его родителей было университетское образование для сына, а он вел переговоры с Чемберленом, Сталиным и Муссолини, заседал в Лиге наций и даже был принят Папой Римским в Ватикане. Неудивительно, что, появившись на свет в рубашке, Пьер Лаваль всегда верил в свою удачу, но напоследок фортуна ему изменила.

Все началось с того, что в августе 1944 года, когда союзники уже двигались к Парижу, Лаваль решил восстановить ликвидированную четыре года назад республику и начал созывать в столицу депутатов распущенной Национальной ассамблеи. Если бы эта комбинация удалась, американцы с удовольствием пожали бы Лавалю руку. Ведь он всю войну сохранял связи с правительством США, переговоры с ним считались возможными. Более того, есть сведения, что Пьер Лаваль поставлял информацию одной из подпольных групп Сопротивления. Увы, Гитлер разгадал его маневр. Лаваль был арестован гестапо и вывезен в Германию. В мае сорок пятого он перебрался в Испанию, а через три месяца Франко, не желавший ссориться с временным правительством Франции, выслал его из страны. За это время обстановка в Париже серьезно изменилась. Полным ходом шли судебные процессы, и Пьер Лаваль попал в руки новой власти как нельзя кстати.

В его поведении на суде было что-то трогательное. Опытный политик, мастер парламентских интриг и закулисных переговоров (излюбленным постом Лаваля во всех правительствах была должность министра иностранных дел), он проявил почти детскую наивность, пытаясь объяснить враждебно настроенным присяжным, что всегда действовал во благо Франции. Адвокаты были против такой тактики, но Лаваль стоял на своем. Нарываясь на бесконечные оскорбления, он взрывался, обижался до слез, в свою очередь обвинял суд в ненависти к себе и снова пытался растолковать свою позицию. Суть его защиты была проста - он всегда служил только Франции и пытался защитить ее как мог. Да, ему пришлось пойти на некоторые соглашения с Гитлером, но не сделай он этого, страна была бы растоптана нацистскими сапогами. Да, он говорил, что желает победы Германии, но это позволило ему отказать немцам во многих вещах, чреватых для французов огромными потерями. Так, несмотря на угрозы со стороны фюрера, Лаваль не позволил втянуть французское правительство в войну - оно сохраняло нейтралитет. Ему также удалось вернуть на родину часть французских военнопленных. Тогда многие сочли, что Пьер Лаваль ломает комедию, пытаясь затянуть процесс, но современные исследователи (даже такие непредвзятые, как Фред Купферман, - родители историка участвовали в Сопротивлении) полагают, что он был абсолютно искренен. Как это ни странно звучит, Лаваля подвели безоглядная любовь к Франции, вера в европейскую общность и пацифизм. Испугавшись мощи германского оружия, он постарался сделать все, чтобы смягчить неизбежный удар по своим любимым полям и виноградникам. "На самом деле я люблю только Францию", - сказал он как-то.

За прошедшие годы Европа сделала огромный шаг вперед. Между десятками стран не существует границ, а пацифизм стал нормой для многих правительств. Вот уже и Россия заговорила о безвизовом пространстве с Евросоюзом. Может быть, в этом есть и заслуга Пьера Лаваля, человека, который заблуждался, делал ошибки, но всегда старался избежать крови. Не его вина, что в "железный век" это так трудно сделать.