Тангейзера едим дома

Шарлят ребята…

Боюсь кого-то обидеть,  но, сдается мне, читатели самой массовой в стране ежедневной газеты – «Комсомолки»  - в большинстве своем и слыхом не слыхивали ни о композиторе Вагнере, ни о его опере «Тангейзер», так что спектакль, поставленный в Новосибирском академическом театре, точнее – его «освещение» в СМИ (а «КП» дала, в совокупности, самый детализированный отчёт о том, что там было и как – в Венерином гроте, за кулисами, в суде и на улицах), сыграл  положительную роль по  крайней мере в смысле  просвещения. 

Разумеется,  по постановке «Тангейзера» пресса заняла позиции исходя из отношения к властям предержащим:  ревнители свободы слова и творческого самовыражения (сиречь противники «режима») потребовали убрать руки прочь, «охранители» потребовали того же,  но относительно другого объекта.  И тут обращает на себя внимание даже не градус дискуссии, а степень желания понять суть случившегося. 

Многие осуждающие новосибирского «Тангейзера» делают, например, акцент на «постельных делах» в первом акте и на постере с распятым на женских чреслах, что кощунственно по отношению к Иисусу и христианской вере.  Ну да. Но постер провокационен не столько первым, сколько вторым смыслом: он  представляет собой копию афиши фильма Милоша Формана 1996 года «Народ против Ларри Флинта» (кстати,  как насчет соблюдения авторских и смежных прав?), а если вспомнить реальную историю этого господина, поднявшегося на стрип-клубе и порножурнале «Хастлер»,  выигранный им знаменитый процесс против религиозного деятеля Джерри Фалуэлла, то картина предстанет в совершенно другом свете.  Реальный Ларри Флинт заявил журналистам по ходу процесса: «Если Первая Поправка защитит такой мешок с дерьмом как я, то она защитит всех вас, потому что я — наихудший случай!»  Речь о поправке к Конституции США, которая гласит, в частности, что государство  не вправе поддерживать какую-либо религию, либо утверждать государственную религию; запрещать свободное вероисповедание; посягать на свободу слова;  посягать на свободу прессы. Другими словами, постановщики скандала заранее визуально дали понять,  что, собственно, они имеют в виду – отнюдь не историю Тангейзера или «потерянных» 18 лет жизни Иисуса.  Хотя именно тот факт, что Кулябин и Ко истолковали отсутствие свидетельств об этом периоде бытия Иисуса в духе мальчиков пубертатного возраста, а не как, например, время, проведенное в  уединенном приуготовлении к миссии, возложенной на него  Всевышним,  должен был бы оскорбить православных ортодоксов скорее, чем  демонстрация обнаженных тел на сцене.

И еще одна нотка, заставляющая морщиться от досады: в нескольких СМИ и постах в соцсетях проскользнула одна и та же мысль, мол, вот бы такое поставили про пророка Мухаммеда,  интересно дошел бы режиссер до дома после этого или нет.  Только таких противопоставлений и провокаций нам не хватало.  Хотя тоже свобода слова, так ведь?

Так поедим?

Ну, ладно, - директор Новосибирского театра Борис Мездрич на роль Ларри Флинта не потянул, обошлось увольнением (хотя и это вызвало протесты), а театр возглавил Владимир Кехман,  известный как человек, сделавший себе состояние на импорте в Россию бананов и других фруктов, как щедрый благотворитель и, по-видимому,  не равнодушный к театральному искусству (злые языки поговаривают, что должность Михайловского театра в Питере он получил в 2007 году после того, как пообещал пожертвовать полмиллиарда рублей).  Что сказать? Глубоко символическое назначение.  Как бы кто ни относился к прихоти Кехмана появляться на сцене в роли принца Лимона (не лишен Владимир Абрамович самоиронии),  к тому обстоятельству, что против него возбуждено несколько уголовных дел по обвинению в мошенничестве, в преднамеренном банкротстве, остается фактом то, что человек вывел Михайловский театр на европейский уровень. Эффективный, короче, менеджер. Теперь вот, по совместительству, призван выводить Новосибирский театр.

Но если заслуженный бананоносец страны может быть успешным на ниве организации искусства, то почему заслуженные деятели последнего не могут быть успешными на ниве торговли условными бананами?  Речь, понятно, об обращении братьев Андрона Кончаловского и Никиты Михалкова к президенту Путину с просьбой поддержать на правительственном уровне проект создания сети заведений общепита под лейблом «Едим дома», который – по замыслу двух кинорежиссеров – будет способен вытеснить из России «Макдональдс».

Как высказался по поводу этой инициативы один известный московский журналист, братьям за один день удалось то, что Путину не удалось за 16 лет:  на сто процентов сплотить нацию. Правда, сплочение получилось не «за», а «против», но  показательно, да.  Хотя не будем скромничать: весьма заметную роль в таком сплочении публики против Михалкова-Кончаловского сыграла наша пресса.

Поток публикаций на тему «они хотят взять у народа миллиард на свой семейный бизнес» был вполне сопоставим с тем, что обрушился на читателя в связи со скандалом вокруг «Тангейзера», разница в том, что Михалков с Кончаловским получили свой ушат буквально в два дня.  К исходу второго выяснилось, что – по слову Андрона журналистам – он просил у Путина не миллиард, а политическую поддержку проекта (как же – патриотизм и импортозамещение в одном флаконе), затем выяснилось, что госбюджет может оказать поддержку проекту «Едим дома» только на общих, так сказать, основаниях частно-государственного партнерства, но дело было сделано, и осадок остался. В конце концов всем (москвичам, во всяком случае) известно, что названный бренд принадлежит  супруге Кончаловского Юлии Высоцкой и всем понятно, что если бы не прямой «доступ к телу», то братья не имели шанса получить искомое даже на условиях ЧГП.

Тут, увлекшись обличениями, некоторые коллеги принялись  подсчитывать, какие фильмы Михалкова не окупили и десятой доли вложенных в них средств, и это, на мой взгляд, было лишним: во всех нас государство вбухало в свое время весьма прилично, и какой результат?  (Смайлик.) Другим путем пошел ресурс «Медуза», который взял и спокойно, без лишних комментариев опубликовал данные о том, чем владеет и какими видами бизнеса (помимо кино) занимается дорогой Никита Сергеевич.  Великопоместный, доложу я вам, барин, оказывается.  Велико.

Вообще же, как заметил в «Известиях» писатель Вадим Левенталь, повестка социально-политических дискуссий характеризует общественность.  По его мнению, неважно характеризует: «мы и сами с чувством, с толком покритиковали бы всех наших Михалковых», сообщает Левенталь, «если бы не оглушающий, столь же истерический, сколь и иррациональный вой замайданной публики».  В результате, заключает колумнист «Известий»,  «мы видим лишь руины — руины того, что могло, кажется, когда-то быть общественным диалогом».  Резковато, на мой вкус и слегка через губу, но нельзя не согласиться, что по части содержательного диалога, умения и готовности слушать противную сторону  у общества большие проблемы.

Осколково

Забавным примером современного российского «диалога» может, по-моему, послужить обсуждение проблем, постигших «Сколково», наукоград, видевшийся инициаторам проекта бриллиантом в ожерелье мировых научных центров.  24 марта РБК опубликовал пространное «расследование» под заголовком «Что случилось со Сколково», в первых же строках напомнив, что это было любимое детище тогдашнего президента РФ Дм.Медведева.  Собственно, дальше можно было бы и не объяснять, но коллеги из РБК питают слабость, даже страсть, я бы сказал, к деталям (в которых всё и кроется) и подробностям.  И вот они тщательно перечислили все большие и малые крушения планов и надежд, отметив, что крушения начались из-за первоначально допущенного волюнтаризма самого Дм.Медведева и природной склонности отдельных действующих лиц урвать побольше, сделав поменьше.  Не прошло и суток, как на сайте «Эксперта» появился материал под заголовком «Что случилось со «Сколково» на самом деле».   Смысл, в двух словах,  в том, что всё написанное РБК – ерунда,  идея «Сколково» вовсе не в науке, а в создании модели функционирования  хай-тек бизнеса в условиях экономической свободы, и  «Сколково» свою роль сыграет, если не будут урезать финансирование. И – потрясающий вывод: «президенту стоит вернуться к замыслу закона о «Сколково», и совершить вторую попытку создания пространства экономической свободы – с другими людьми и в другом месте».  Насколько я знаю, на этом диалог и закончился.

Любопытную версию всеобщего не слышания, если можно так выразиться, друг друга, а слышания только одного источника предложил Максим Трудолюбов из «Ведомостей» в номере за 3 апреля.  Коллеге Трудолюбову не дает покоя 80-процентная поддержка населением политики президента Путина, понятное дело, но выводы из наблюдений этого феномена он делает небезынтересные.

Природа массовой поддержки или массового отторжения людьми того или иного процесса,  утверждения или настроения, пишет автор «Ведомостей», в том, что общество (российское, конечно, не подумайте плохого о других)   не отдает себе отчет в том, что происходящее реально, воспринимает ситуацию как некое кино, нечто не взаправдашнее.  «Будут ли все 80% согласных с удовольствием наблюдать, когда власти будут что-то делать с вредными 20% населения? – задается вопросом Максим Трудолюбов. - Найти окончательное решение вопроса «американских лоялистов» предложил в недавней колонке в «Известиях» Борис Межуев. Из его текста следует, что одну пятую населения нужно исключить из истории. Он, впрочем, не говорит, как именно.

Наверное, наши 80% будут охотно смотреть за процессом «исключения», но только бесплатно. Потому что телевидение бесплатно, Америка далеко и даже Крым для большинства только картинки на экране. Как только возникает вопрос оплаты, 80 и 20 переворачиваются».  И – обобщающее: «Чувства граждан по внешнеполитическим, далеким от жизни вопросам очень сильны. Но в остальном все как раньше: многие (не все!) испытывают то же давно знакомое неверие в возможность на что-либо повлиять и нежелание за что-либо платить. Это не просто отказ платить за билет, т. е. не просто проблема безбилетника. Это скорее отказ признавать, что поезд, в который граждане уже сели, вообще существует в реальности и движется не только на экране телевизора».

Ну, да, кто-то об этом уже писал 65 лет тому назад:  Годо не придёт, они не повесятся, но и не двинутся с места.

Юрий Алаев.

"Журналист", май 2015.