Пират кокаинового моря

«Есть солнце, есть луна и есть The Rolling Stones», — пошутил однажды Ричардс. Хотя какие тут шутки — летом следующего года исполнится ровно полвека с того июльского вечера, когда Джаггер, Ричардс и Ко сыграли свой первый лондонский концерт под маркой The Rolling Stones, как они тогда назывались. 50 лет по календарю поп-культуры — почти вечность, и сравнение с небесными светилами если и кажется натяжкой, то совсем чуть-чуть. В любом случае Кит Ричардс давно не похож на банального хомо сапиенса. Дерзкий дартфортский нахаленок 60-х и вечно коматозный богемный цыган без роду и племени 70-х давно перестали существовать: начиная с середины 80-х Ричардс все больше смахивает на химически высушенного ящера, которому, кажется, ничего не стоит сбросить старый, зашлакованный хвост и быстренько отрастить новый.

Обычно образ творца-джанки служит красочным поводом расплакаться на тему слабости художника перед лицом жестокости и/или соблазнов нашего мира. На крайний случай порассуждать о философской природе зависимости. В этом смысле Ричардс уникален — ему удалось (и до сих пор удается) полностью подчинить свои дурные привычки высшему велению прихоти; по словам музыканта, «мне становится дурно, только когда я бросаю принимать наркотики». В плане безболезненности совмещения художественной и наркотической карьер Ричардса можно сравнить только с двумя другими кислотными ветеранами — Берроузом и Хантером Томпсоном. Но если для Берроуза junk был модус вивенди и главным источником вдохновения, а для Томпсона — творческим мотором, то в музыке Кита наркота не сыграла, по его словам, никакой роли: «Когда я слушаю песни, которые сочинял и записывал на героине — а это без малого 10 лет работы, — то не замечаю, чтобы драг как-то защемлял или, наоборот, раскрывал мой талант. Он не оказывал на него никакого воздействия». Поразительно, не правда ли? Кобейн умер зря — божество и кумир всех рок-наркотов, по сути, никогда не был джанки. Героин, кокаин, барбитураты, седативы всех мастей, ЛСД, спид, гашиш, ганджа и метадон — все доступное человеку психоделическое великолепие было для Кита лишь веселым рекреативным аттракционом, вечное кружение которого гитарист подогнал под свои жизненные ритмы. Вот чудесная утренняя зарисовка из житья-бытья Ричардса начала 70-х: «Первым делом я глотал барбитурат — просто чтобы проснуться. Потом ел капсулу туинала, причем предварительно проткнув ее иголкой — чтобы медикамент скорее шел в кровь. Затем выпивал горячую чашку чая и только потом принимал решение, вылезать из постели или нет. После двойной дозы мандракса (мощный седатив. — Прим. ред.) мне уже через пару часов становилось хорошо и спокойно — я завтракал и был готов к труду».

Миссию саморазрушения Кит исполнял почти холистически: «Когда я принимал наркотики, я ни на секунду не забывал, что мое тело — священный храм. Важна была не только кристальная чистота и качество продукта, но и мера. Проблема неумных людей, балующихся наркотиками, состоит в том, что они не могут устоять перед соблазном увеличить дозу — они думают, что так они усилят кайф. Их губит элементарная жадность. Жадность и кокаин — плохое сочетание». Такой трезвый (как бы смешно это ни звучало), почти крестьянский расчет позволил Ричардсу выжить. Его нисхождение в ад было меньше всего похоже на игру в закат аристократии, как в случае Джаггера: то был оголтелый пиратский рейд по захвату «летучего голландца» со всеми удовольствиями на борту. Эта дихотомия многое объясняет про «семейную динамику» взаимоотношений двуглавого орла The Rolling Stones. Джаггер всегда считал себя чем-то вроде кроулианского аватара, имморального бога Пана, которому позволено все (сказалось общение с Кеннетом Энгером и Дональдом Кэммеллом), в то время как старина Кит руководствовался куда более прозаической жизненной программой. Мик видел свой портрет в галерее лондонских либертенов духа и считал себя — и небезосновательно — наследником по прямой Байрона, Шелли, Де ­Куинси, Уайльда и Дилана Томаса. Кит, в свою очередь, считал, что пора выпить пивка, закинуться мандраксом и начать играть блюз. Излишество излишеству рознь — позерство Мика и его гнилые замашки интеллектуала вступали в противоречие с сермяжной прямотой Кита, и из этого трения рождались искры, без которых коллективное творчество теряет остроту и интригу.

Ричардс всегда был грубоват — чего уж там, многие его поступки и оценки граничат с абсолютным дурновкусием. В 67-м, во время бегства в Марокко (Stones спасались от севших на хвост лондонской полиции и прессы), Кит злостно отбил у своего трагического коллеги Брайана Джонса брутальную красотку Аниту Палленберг — и даже спустя сорок с лишним лет в прошлогоднем мемуаре «Жизнь» не преминул забить пару свежих гвоздей в гроб Джонса, обозвав его «плаксивым мудаком» и намекнув, что к моменту своей смерти Брайан и так напоминал живой труп. В этой наделавшей много шума книге (за которую Кит, к слову, получил аванс в семь миллионов долларов) много хамства и скабрезностей — чего стоит хотя бы смачное описание мимолетного романа Ричардса с тогдашней подругой Джаггера Марианной Фейтфул. Алена Гинзберга Кит, ничтоже сумняшеся, зовет «старым пердуном» и не без гордости вспоминает, как Марлон Брандо пытался затащить в постель его и Аниту, но получил от ворот поворот: «Может, как-нибудь потом». Не известно, наступило ли это «потом», — зато своего первенца чета богемных героинщиков назвала Марлоном.

Скорее всего, все дело в социалистических корнях Кита — роди­тели его отца были вожаками пролетарских стай и видными деятелями рабочего движения начала XX века. У Ричардса вообще случилось интересное детство. Его отца ранили немцы в Нормандии, и это спасло самого Кита и его мать — когда Дорис Ричардс с младенцем на руках навещала мужа в больнице, в их дом попала бомба. Юный Кит отлично пел, и в 1959-м даже выступал перед Елизаветой в Вестминстере в составе трио мальчиков-сопрано. С Джаггером они познакомились еще в начальной школе, но потом Ричардсы переехали в другой район, и пацаны потеряли связь — пока не встретились шесть лет спустя в вагоне поезда, шедшего из Дартфорда в Сидкап, где Кит учился в колледже. У Мика были с собой блюзовые винилы, заказанные по почте из Штатов, и бывшие однокашники обнаружили, что за годы разлуки обзавелись одинаковыми музыкальными вкусами. Дело оставалось за малым — Мик пригласил Кита на репетицию своей новой группы, and the rest is history.

Аптечно-ковбойские подвиги Кита начались уже тогда, в студенческие годы. Однокурсник Ричардса Дик Тейлор вспоминает: «Чтобы слушать музыку по ночам и быть в тонусе с утра, мы с Китом не слезали с колес. Глотали таблетки от менструальной боли, душились астматическими ингаляторами. Напротив универа был парк с птичьими вольерами — там жил какаду по кличке Коки. Когда нам было нечего делать, мы кормили Коки стимуляторами — птица носилась по клетке как заводная».

Когда The Rolling Stones только-только ­набирали вес, Ричардс открыл другой наркотик — Америку. И прежде всего — американский Юг, родину блюза, великим примитивистом и планетарным дистрибьютором которого ему суждено было стать. Мемуары гитариста полны смачных сцен панэротического слияния музыки, молодости и плоти, приступы которого 20-летний юнец из Дартфорда познал во время первых гастролей по Штатам: «Мы ползли на своем драндулете мимо маленьких музыкальных баров в черном квартале, и из окон лилась невероятная музыка. «Зайдем?» — «Опасно». — «Да ладно, ты вслушайся». В баре играло блюзовое трио — троица огромных черных мужиков, — а вокруг вертели задницами их шлюхи с долларовыми бумажками в трусах. Заходим внутрь, а по спине мурашки —мы были, скорее всего, первыми белыми в этой дыре. Но им было наплевать: энергия была слишком насыщенной, чтобы компания волосатых англичашек могла раздраконить ее своим присутствием. Кроме того, мы были совсем не похожи на местных белых — на нас смотрели с любопытством. Я мог бы остаться там навсегда — в компании черных женщин с огромными сиськами, которыми они сжимали мою голову. Потом мы возвращались к машине, пахнущие дешевыми духами и сладким потом, и музыка затихала, исчезая в дымке. Можно было подумать, что кое-кто из нас умер и попал в рай — еще год назад эти пятеро лабали по лондонским клубам, а теперь они там, где не мечтали быть. В Миссисипи».

В 1965-м Кит услышал во сне рифф (I Canʼt Get No) Satisfaction, и летом того же года «роллинги» проснулись звездами — сон Ричардса сделал явью мечты юных рокеров. «Мне приснилась простая мелодия, я проснулся, напел ее на магнитофон и вернулся в кровать. С утра обнаружил на пленке припев Satisfaction и 40 минут храпа» — сценка, достойная камеры Линча.           

(Лучше не задумываться, какой была поп-музыка того времени, иначе легко сойти с ума: достаточно пробежаться по британскому чарту сентября 1965‑го и обнаружить, что Satisfaction унаследовала тогда первое место у I Got You Babe Сонни и Шер, а через две недели уступила трон Make It Easy on Yourself группы The Walker Brothers. Господи, что мы сделали, чтобы жить в эпоху Джастина Бибера?)

Если The Beatles наследовали чистоплюйному английскому ­ скиффлу, то The Rolling Stones были наместниками грязного электрического блюза на британской земле — идеологический дуализм двух главных рок-групп был самым захватывающим сюжетом поп-культуры 60-х. «Роллинги» играли свои демонические роли с полной самоотдачей: в 1967-м всю шайку замели у Кита в поместье («до того момента мы наивно полагали, что Лондон — это такое блаженное место, где можно делать все что угодно»), Ричардс и Джаггер отсидели сутки в тюрьме, а группа закрепила статус растлителей Королевства. Таблоид News of the World приставил к клубящимся «роллингам» шпика, и его репортаж стал основой трехчастного эпоса под названием Pop Stars and Drugs: Facts That Will Shock You.

«Битлы» не пережили наступление 70-х, поэтому заслуженные парии и налоговые изгнанники Stones правили последней декадой гедонизма в одиночку. Их первые альбомы 70-х — Sticky Fingers и Exile on Main St. — по сию пору остаются непревзойденными декадентскими манифестами, созданными людьми, поимевшими в этой жизни все и со всеми своими потрохами потонувшими в океане порока на глазах у восхищенного человечества. Никто не прожил 70-е так, как их прожили Кит Ричардс и The Rolling Stones — то была безостановочно шагавшая по планете римская вакханалия. В 1971-м Ричардс снял для себя и группы виллу на Лазурном Берегу, в Виллефранс-Сюр-Мер — во время войны на той вилле комфортно размещался штаб гестапо, так что «роллинги» сочиняли Exile on Main St., обогреваемые батареями со свастикой. Летом 1972-го табор снялся с места и улетел в Америку — их ждали гастроли, объединившие в себе разрушительную мощь торнадо и ньюсмейкинг масштаба президентской кампании. Почти в каждом городе бушующих фанатов приходилось разгонять слезоточивым газом, в турвагоне группы взорвалась бомба, а мэру Бостона пришлось лично вызволять загремевших в каталажку Ричардса и Джаггера, чтобы избежать погромов в даунтауне. Тусовочный божок Трумен Капоте был снаряжен журналом Rolling Stone летописать происходящее — в итоге писатель позорно не справился с заданием, зато в поездке его сопровождала младшая сестра Жаклин Кеннеди Ли Радзивилл. По ходу турне Кит носил с собой пистолет, так как боялся за свою жизнь, а басист Билл Уайман раскурил марихуану в прямом эфире национального ТВ. В продолжение банкета документалист Роберт Франк решил запечатлеть рок-н-ролльный цирк на пленку в формате импровизированной «Догмы 95»: кто угодно из окружения группы мог взять в руки камеру и снимать все, что ему заблагорассудится. Так в кадр попали мастурбирующий и нюхающий кокс Джаггер, а также Ричардс, вышвыривающий телевизор из окна 10-го этажа.

В 70-е с Китом случилось еще много чего: аресты в Англии и Франции, танцы с гигантским фаллосом во время американского тура 1975-го, месячный арест в Торонто в 1977-м (много шума наделала тогда жена канадского премьера Маргарет Трюдо, напропалую тусовавшаяся с Китом), падение в героиновую бездну. К началу 80-х Кит завязал с героином, еще через четверть века — с кокаином, и, таким образом, история The Rolling Stones продолжается. В мае Кит снова появится в роли отца Джека Воробья в новой серии «Пиратов Карибского моря» — забавно, что когда-то Ричардс всерьез принимал молодого Джонни Деппа за драгдилера своего сына Марлона. «Это продолжалось два года, так как я не имел привычки лезть в дела сына и ничего не спрашивал. А потом смотрю: бац — Руки-ножницы!» Недавно запойный­ книгочей Ричардс заявил, что не прочь овладеть профессией библиотекаря —дабы правильно расставить свое внушительное собрание.

«У меня никогда не было проблем с наркотиками, — заявил как-то Кит. — Только с полицией». Не было у него проблем и с чувством юмора — на похоронах отца, с которым они после развода родителей были не шибко близки, Ричардс-младший не устоял против соблазна подмешать в кокаин горсть отцовского праха и нюхнуть. «Отлично пошло, — вспоминал музыкант, — и, как видите, я все еще жив». Что в общем не удивительно, если учесть, что Ричардс никогда не был рабом своего образа. «Люди до сих пор полагают, что я джанки, хотя я и слез с героина 30 лет назад. Имидж — это длинная тень, которая видна даже после захода солнца. Люди, благослови Господь их сердца, придумали себе меня. Они хотят, чтобы я вытворял то, чего они сами не могут себе позволить. У них есть работа и их скромная жизнь — но внутри каждого из них клокочет, беснуется, варварствует Кит Ричардс». 

Оригинал материала здесь: http://www.gq.ru/taste/social/4084_pirat_kokainovogo_morya.php