Внутренний и внешний Рим: почему в России и Америке по-разному смотрят на Трампа

Американцы по внутренним основаниям выбирают человека, который будет решать их внутренние проблемы, но он же будет решать мировые. Либеральный, по внутренним меркам, кандидат может выглядеть авторитарным для внешней аудитории. В Риме, который глобализировался до роли столицы мира, это противоречие привело к смене политической системы. Странно, если бы оно же прошло без перемен в современных res publicae.

Реальное «я» всегда в настоящем. Но воображаемое, лучшее, идеальное «я» можно поместить куда угодно. Клинтон поместила его в будущее и проиграла. Не убедила в том, что она из будущего.

Трамп поместил его в прошлое и выиграл. Рыхлый и сбивчивый, несдержанный на язык человек в бейсболке, галстуке и пиджаке, который строит признанную американскую классику – небоскребы, убедил тех, для кого лучшая Америка была раньше и надо сделать ее такой again. Это возвратно-поступательное again, которое мы знаем по себе, – разгадка успеха компании Трампа. Одни люди строили новый мир, другие не нашли себе в нем места и потребовали вернуть как стояло. Вторых оказалось большинство.

Не только кандидаты, но и собравшиеся толпы сторонников выглядели по-разному. Пестрая лицом и одеждой, гендерно и расово сбалансированная, модная, постепенно грустнеющая толпа сторонников Клинтон. И более монотонная, преимущественно белая толпа сторонников Трампа, где большинство, как мужчины или подростки, стараются разделить единый уважаемый стандарт: многие парни плечисты и крепки, многие носят футболки и кепки.

Парадокс кампании в том, что белый мужчина, бизнесмен в пиджаке смотрелся свежее, чем первая в истории США кандидат-женщина. То, что Трамп снял привычные барьеры в языке политиков, оказалось большей новостью, чем пол его соперницы, которой мало помог упор на новизну и слово «впервые». После восьми лет у власти первого чернокожего президента трудно было соблазнить избирателя очередным расширением возможностей. Тем более к предложенному новому расширению границ примешивалось сомнение: первая женщина-кандидат была все-таки слишком знакомой, чтобы всерьез переживать ее явление как что-то, что происходит действительно в первый раз.

Скорее как новость и сенсацию избиратели переживали нарушения лингвистических запретов и поведенческих правил, которые на их глазах совершал Трамп. Молчаливая и, судя по ошибке социологов, хуже исследованная и представленная часть Америки получила кандидата, который говорит на ее языке.

Исход выборов называют результатом протестного голосования. Тогда это необыкновенное расширение границ протеста, превращение его в мейнстрим. Раньше избиратель нес свой протестный голос кандидату зеленых, либертарианцев или бесстрашной коммунистке Анджеле Дэвис. Трудно назвать протестным голосование половины американцев в большинстве штатов за представителя одной из двух партий истеблишмента. Это обновление нормы.

Мы любим говорить, что Путин и его сторонники – жертвы собственной пропаганды, они потребляют ту же информацию, которую сами запускают. С образованными американцами произошло что-то похожее. Они оказались и создателями, и потребителями критики Трампа, не заметив, что сюжеты этой критики оставляют равнодушными их оппонентов, а иногда их даже заводят.

У каждого русского либерала есть личные друзья за Путина. Как-то само собой ожидаешь, что в старой, давно выстроенной политической системе граждане объединены больше, чем у нас. Каким-нибудь чувством вроде «мы голосуем за разных политиков, но мы вместе один великий американский народ». Но нет. У множества моих знакомых, голосовавших за Хиллари, не было друзей – сторонников Трампа. Общественный разрыв оказался сильнее. Это еще больше делало кампанию против Трампа адресованной своим. Впрочем, и официальная задача была не объясниться с оппонентами, а привести как можно больше сторонников. Но они не пришли.

Исход выборов решили те люди, которые восемь лет назад вышли из дома ради Обамы, но никуда не пошли ради Клинтон. В том числе потому, что кампания, где оба кандидата сосредоточились на рассказах о мерзостях соперника, вдохновила их меньше, чем кампания первого чернокожего президента, где отрицания чужого было меньше, чем утверждения своего.

Трамп для России

Госдума встретила новость об избрании Трампа аплодисментами, подтвердив худшие опасения его противников, а самого избранного президента США поставив в неудобное положение, хоть он и привычный. Но и без этого ему надо будет доказывать, что он американский патриот. В первую очередь – своей партии, видные деятели которой России никогда особенно не симпатизировали, а надо откуда-то команду набирать. Впрочем, лояльность будет срастаться во встречном движении. Трампу придется налаживать отношения с партией, но и партии со своим президентом. Так что отказ от вредных привычек будет взаимным.

Граница в отношении к Трампу у русских проходит несколько иначе, чем у американцев: не только Кремль, Дума и простые люди, но и часть образованных русских симпатизируют Трампу.  Во-первых, многие (особенно во власти) здесь без симпатии относятся к Хиллари, различая за ее спиной арабские революции и неудачную интервенцию в Ливии.

Если образованные американцы слышат в языке Трампа угрозу возвращения к расизму, маргинализации меньшинств и отказ от идеалов обязательного равенства, в России из неполиткорректной речи делают вывод о его искренности. Человек говорит что думает, значит – смелый и честный, не лукавит. Идеал самоконтроля, тем более в ситуации разговора по душам, не близок в России. Ничто так не выводит из себя русского дипломата, политика, человека, когда его собеседник на частной встрече за закрытыми дверями, не меняя слога, говорит то же самое, что на людях. Это воспринимается не как свидетельство честности и цельности взглядов, а как запредельный цинизм. Что же у человека на уме, какой же он лицемер, если даже тут с глазу на глаз продолжает притворяться?

Вдобавок Трамп давал понять, что к внешней политике относится как к бизнесу, где будет искать выгоду, – раньше для себя, теперь для всей Америки. А внешнеполитический разговор на языке выгоды и сделки российским политикам кажется более привлекательным, чем в понятиях свободы, равенства и братства. Что будет, если американская выгода потребует ущерба России, о чем Трамп честно им и скажет, они пока не думают.

Поддерживая Трампа, российское руководство смотрит не столько на западную элиту, которую считает для себя потерянной (этим никогда мил не будешь), сколько на собственное общественное мнение и на развивающийся мир. А развивающийся мир видит в Трампе то же, что и российское население: на Западе оторвались от реальности, пусть Трамп их вернет.

Путин, поддерживая Трампа, обращается к той части внутренней и мировой аудитории, которой он хочет представить Россию в качестве авангарда мировой борьбы с западным гегемонизмом за лучшее будущее для обиженных народов. Трамп с некоторых ракурсов выглядит как победа в этой борьбе, приятно приписать ее себе, вдруг кто-то поверит.

Конечно, есть и другая Россия, безоговорочно солидарная со своими американскими коллегами-интеллектуалами, хотя бы по той причине, что посвятила много сил проповеди западного демократического образца, а Трамп на этот образец покусился. После победы Трампа они оказались в ситуации смущенных поклонников старца Зосимы из «Карамазовых»: «старец-то протух», предмет проповеди дискредитирован. Некоторые теперь продолжают подробно объяснять, как мудрая система сдержек не даст Трампу своевольничать, точно так же неделю назад нам объясняли, как она не даст ему победить. Объяснения потеряли силу.

Другое дело, что отсутствием нетленности старца соблазнились те, кто святость понимал поверхностно (чтобы не пахло). Да, граждане образцовых демократий демонтировали либеральную модель государства последних десяти лет, но демонтировали в рамках демократических процедур. Таких, что итог – победа Трампа и брекзит – не был предсказан и выяснился в предутренние часы на честном подсчете голосов.

Это означает, что управляемой демократии не получилось ни в Англии, ни в Америке. А предметом отечественных жалоб является как раз управляемый характер демократии. Ну, стало быть, есть повод радоваться.

Не вполне ясно, как теперь те в России, кто привык обличать западные демократии, уверяя, что все схвачено, будут продолжать критику после того, как народы вопреки элите сделали правильный, с точки зрения самих критиков, выбор. В то время как у собственно русского народа такой возможности нет. Опять же неясно, как жить без враждебной Америки: на чьи внешние козни списывать собственные промахи? Тем более что сама процедура такого списания узаконена на высшем мировом уровне кампанией Хиллари Клинтон.

Но даже официальная симпатия к Трампу изнутри России выглядит совершенно иначе, чем снаружи. Американец не может быть достаточно хорош, чтобы целая России была за него. Он нравится здесь скорее потому, что он плохой против плохих. Здесь есть зазор, куда заново можно влить и антиамериканскую пропаганду, и будущие конфликты.

Россия для Трампа

Труднее объяснить, почему Трамп говорил о России столько добрых слов. Больше, чем любой другой американский кандидат в любой из избирательных кампаний. Притом что это не приносило ему ничего, кроме убытков. Всякий в Америке знает, что политик, который бранит Россию, ничего не теряет: обычный американец к ней равнодушен, сплоченного русского избирателя (в отличие от кубинского, польского, греческого) в США нет, а деловые связи американского бизнеса с Россией минимальны. Нападать на Китай гораздо опаснее (в этом смысле Трамп тоже революционер). Зато, отзываясь о России с похвалой, ты входишь в конфликт с восточноевропейскими диаспорами и союзниками; с собственной интеллигенцией, для которой Москва по-прежнему оплот мировой тирании; с многочисленными избирателями, которые пропустили конец холодной войны (когда этот конец ничего не изменил внутри твоей собственной страны, пропустить не трудно).

Причины этой странности Трампа личные и общественные. Личные – это полемический задор, неумение сдавать назад. Похвалил Россию и Путина, за это на него набросились, потребовали объясниться, отступить, взять слова назад, а это ни за что. Наоборот – еще раз похвалю. И вот цепная реакция.

А общественная причина в том, что Трамп увидел в России Путина то, что многие видят в ней издалека, – пример страны, где харизматический лидер правит, опираясь на простых людей, урезав полномочия элиты.

Можно спорить с тем, что Путин харизматик. Трамп – веселый и шумный, а Путин – тихий и собранный, хотя оба быстро заводятся и любят нарушать речевые запреты. Но и русский тип харизмы тише западного. Он предполагает некоторую тайну, недосказанность, трансцендентность. Даже народный властитель в государстве византийского типа не может быть слишком открыт, он теряет без умолчаний, ведь он всегда немножко ангел, посланник неба. На примере долгих отношений Путина и Берлускони мы видели, что носители обоих типов харизмы прекрасно ладят. Другое дело, что у России и Италии и близко нет тех противоречий, какие есть у России и Америки.

Когда противники Трампа заговорили о связи его с Путиным, они уловили несколько общих важных для них черт. Недовольство современностью и страх перед тем будущим, которое из нее выводят. Неприязнь к собственным и глобальным элитам. Нелюбовь к стеснениям политической корректности. Оба – нарушители разных невидимых границ. Трамп несанкционированно пересек многие во внутренней политике. Путин несколько раз вышел за флажки, сделал то, что считалось в мировой политике невозможным, и ему за это тоже ничего особенно не было.

Да, в западной политике сейчас считается, что с Путиным приходится иметь дело по необходимости, но реабилитации он не подлежит: слишком токсичен. Даже Трампу трудно это изменить.

Дуновение чумы

Можно ли сделать из этих общих черт вывод, что Трамп – это инфекция, занесенная извне зараза? Или, как с разной степенью серьезности говорили во время кампании, что Трамп – агент, марионетка, американская проекция Путина?

Если Трамп – российская спецоперация, зачем бы ему заниматься таким рискованным делом, как саморазоблачение в виде похвал России, ставящих под угрозу его собственную победу. Спецоперация в российском понимании хороша, когда дела тайны, а плоды явны, а пока что наоборот.

Как сказал вчера в вашингтонском баре коллега Константин Гаазе, если Путин играет в мяч со стенкой, а за стенкой стоит Трамп, это не значит, что он играет в мяч с Трампом. Хотя при желании стенку можно не заметить, как это происходит у противников Трампа по западную сторону Атлантики и у сторонников по восточную.  

И дуновение чумы

Сюжет российского вмешательства в американские выборы, в конце лета наиболее прямолинейно сформулированный в одном из заголовков «Вашингтон пост»: «Теперь официально: Хиллари идет на выборы против Путина», – мог заинтересовать американскую интеллигенцию, для которой Путин – худший из диктаторов мира. Но сторонников Трампа или оставил равнодушными, или, наоборот, разозлил: их объявили врагами Америки, а их протест объяснили иностранными кознями, интригами страны, про которую они в последний раз слышали в школе.

Точно так же, как до этого британцев злили разговоры о том, что желание покинуть Евросоюз не их собственное решение, а эпидемия, наведенная Путиным посредством одного кабельного канала и проплаченных комментаторов под статьями на сайте The Economist, который они не читают. 

Сюжет, рассчитанный на мобилизацию собственных сторонников и никак не предусматривавший победы противника, дал странный результат. Теперь образованным американцам придется сосуществовать с президентом, которого они объявили агентом иностранной автократии, и с народом, который ничего не имеет против такого президента, и при этом продолжать уверять остальной мир, что величие Америки в ее правоте и она образец для подражания и глобальный лидер, имеющий право на решение чужих судеб.

Если же продолжить объяснять произошедшее внешним вмешательством, получится, что образцовая система держалась на том, что иностранные хакеры, пропагандисты и спецслужбы уделяли ей недостаточно времени, а как у них дошли руки, так она и рухнула. Совершенно непонятно при этом, как это поможет наладить контакт с теми американцами, которые избрали Трампа, и убедить их так больше не делать.

Почему-то радующиеся и негодующие по обе стороны океана не вспомнили, что брекзит, который вроде бы тоже спецоперация Путина, совсем не привел к тому, что Британия выполняет наказы Кремля. Брекзит может радовать Путина как событие, но правительство брекзита совсем не собирается его радовать. Наоборот, это то самое правительство, один министр которого призвал к демонстрациям у российского посольства, другой послал флот и авиацию на перехват российских кораблей в Ла-Манше, при нем арестовали счета RТ и требуют новых антироссийских санкций. И при этом не пытаются замять выход из ЕС, а, наоборот, хотят провести его в рекордные сроки.

Возможен ведь и вот какой поворот событий. Россия, обнадеженная победой своего риторического союзника, позволит себе что-то, что не позволяла прежде, и Трамп вынужден будет отвечать. А как он ответит, предсказать невозможно. Пока невозможно было предсказать все, что с ним связано, почему вдруг кто-то считает, что предсказуем его пророссийский курс. А как дружба двух влюбленных друг в друга харизматиков, двух сильных мужчин одним движением превращается в поединок, мы видели на примере Путина и Эрдогана.

Urbs и orbis

Когда в США недоумевают, почему в России даже некоторые интеллектуалы не лишаются чувств от победы Трампа, они должны понимать, что она просто иначе выглядит снаружи, чем изнутри. Внутренний и внешний либерализм в современном мире не совпадают. Политик, который внутри США считается гуманным демократом, извне может выглядеть как упертый республиканец – снаружи он будет неотличим от своего противника. Трудно требовать, чтобы население Дамаска или Триполи, да, впрочем, и Москвы видело в Хиллари продолжательницу Obamacare. 

Одно из противоречий современного мира в том, что страны, являющиеся либеральными демократиями внутри себя, не обязательно либеральны с другими. Правило «демократии дружат только с демократиями» не работает: союзниками Запада могут выступать крайне авторитарные режимы, а менее авторитарные рассматриваются как противники. Запад либерален для себя, но во внешней политике, для других, он либерален куда меньше, и это не всегда зависит от того, представитель какой партии и с какой программой победил внутри страны.

Это чем-то напоминает противоречие, знакомое нам по республиканскому Риму накануне империи. Римляне выбирали консулов, в общем-то мэров, распорядителей города, а на самом деле – хозяев половины мира. Urbs и orbis вступали в противоречие. Так и американцы по внутренним основаниям выбирают человека, который будет решать их внутренние проблемы, но он же будет решать мировые.

Здесь либеральный по внутренним меркам претендент может выглядеть и быть авторитарным для внешней аудитории; во всяком случае, для этого нет формальных препятствий. То, что консервативный президент может им оказаться, это и вовсе само собой.

Распорядителя одних вещей выбирают люди, которым важны другие. Так же, как римлянин первого века до нашей эры выбирал консула за водопровод, но в уме должен был держать завоевание Галии и отношения с Югуртой, так и нынешний американец, выбирая президента, думает о здоровье, налогах и рабочих местах, а в уме должен держать всё от Тайваня до Алеппо.

Когда-то для разрешения этого противоречия придумали ООН, но не получилось, и судьбу Сирии решают простые американцы и простые русские, думая, что голосуют за водопровод, или национальный престиж, или права и свободы. В Риме, который глобализировался до роли столицы мира, это противоречие привело к смене политической системы. Странно, если бы оно же прошло без перемен в современных res publicae. Их и наблюдаем.

Александр Баунов, главный редактор Carnegie.ru.