Я русский бы выучил только за то… А нерусский за что?

Михаил Кулехов (статья «Языки после империи. Опыт исторической реконструкции») задается вопросом, а давно ли и как возникли современные «большие» языки.  На каком языке говорил, например король Франции Филипп Красивый? На французском, скажете? Увы – не было тогда такого языка. Были говоры («диалекты»?), в Нормандии свои, в Шампани иные, а Бретань вообще говорила на древнем кельтском наречии. Два крупнейших «французских языка» – «ланге д`Оль» и «ланге д`Ок» – преобладали в городах Севера и Юга Французского королевства, но язык всей официальной документации и язык, на котором общалась аристократия, был латинский.

На той же самой латыни говорила тогда вся Европа. В смысле – королевские дворы и чиновники, бароны и герцоги, купцы и финансисты, и, конечно же, священство и «студиозусы» нарождавшихся университетов.

Лишь Реформация – борьба против засилья католической церковной бюрократии – вызвала к жизни «национальные языки». В кавычки это выражение взято опять-таки потому, что в ту пору еще и наций-то как явления не было. Так что термин этот весьма условный – «национальный язык» без нации как-то не смотрится. Как альтернатива католической догматике, оппоненты Римской церкви стали переводить Библию на наречия, понятные в том городе, где они жили – в Гамбурге свое, в Бордо свое, в Лондоне, разумеется, иное. Ну а попутно стали формироваться и все признаки книжных языков, составляться лексика, грамматика – так европейские языки и появились.

Когда это было? Да в общем не так и давно. Видимо, первенство принадлежит опять-таки Французскому королевству – в 1582 году король Франциск повелел отныне вести делопроизводство на так называемом «старофранцузском». Ирония в том, что «старофранцузский» был в общем-то новым – его как язык, одну из версий «варварской латыни» в парижском варианте – стали создавать как раз в это время. И хотя король Франциск был католик, ему позарез надо было показать свою независимость от Святого Престола в Ватикане. Продемонстрировать, что светская королевская власть не зависит от духовной власти Папы Римского.

В Англии подобная операция проходила почти в то же время – при короле Генрихе Восьмом, разругавшемся с Ватиканом из-за очередного королевского развода. Германия же упорно держалась за латынь еще лет 200. Только в 1780 году император Священной Римской империи Германской нации Йозеф Второй повелел сменить латынь в имперском делопроизводстве на верхне-немецкое наречие. Что, кстати, сразу вызвало резкую оппозицию входившего в состав империи мадьярского дворянства. На латынь они были согласны, но что им за дело до языка каких-то богемских и саксонских простолюдинов? Мадьярские бароны тут же вспомнили, что они вообще-то «потомки гуннов», и стали буквально на коленке создавать свой венгерский язык. Как мы теперь знаем, не без успеха.

Лиха беда начало. По примеру «столпов европейской цивилизации» – французов, англичан, немцев – свои языки стали создаваться повсеместно. Очень показательна в этом смысле история чешского языка. В XIX веке Богемия (нынешняя Чехия) поголовно говорила на верхне-немецком наречии. Лишь в глухих горных деревушках сохранялись какие-то местные говоры, непонятные горожанам и вообще грамотному населению. В середине же XIX группа профессоров Карлова университета в Праге поставила себе целью создать «чешский национальный язык». Они старательно объехали эти глухие деревушки, записали слова тамошних наречий, грамматику, по сути, сделали сами – так, как им представлялось наиболее верно «по-славянски». Ну и что же? Теперь чешский язык, всего-то полтора века спустя, вполне признанный в мире язык независимого государства, на котором говорит как на родном полтора десятка миллионов человек. Более того: именно искусственное происхождение чешской грамматики сделало его «образцовым славянским языком»: ведь он наиболее полно «приведен в порядок», там мало исключений и правила (из всех нынешних языков славянской группы) наиболее упорядочены.

В конце  века возникло сионистское движение за создание «еврейского государства». Одним из дискуссионных вопросов создателей сионизма было – а на каком языке будут говорить в будущем Израиле? Большинство высказывалось за французский, меньшинство – за немецкий (в конце концов, идиш – язык евреев-ашкенази в Германии Австрии, Венгрии, Польше, России ближе всего именно к немецкому). И лишь малая кучка идеалистов настаивала, что нужен непременно «свой язык», на основе древних текстов Торы и Талмуда. И они сделали это! Разумеется, древние тексты не годились для языка непосредственного бытового и делового общения. Пришлось изрядно дополнить лексику, упорядочить грамматику. Но сегодня, всего-то столетие спустя, созданный энтузиастами язык иврит – государственный в Израиле, и изучается на всех континентах.

***

Всемирный процесс создания «национальных языков» (он как правило предшествует созданию нации – хотя часто и с этим не связан, как мы покажем дальше) не обошел, разумеется, стороной и Российскую империю. Ну а как же – у всех есть, а мы чем хуже? В создании русского языка приняли живейшее участие самые выдающиеся деятели Российской империи. Державин и Ломоносов, Татищев и Мусин-Пушкин, сам Александр Сергеевич Пушкин, Карамзин, Жуковский. Грамматика же русского языка впервые написана в конце XVIII века (всего лет за 20 до издания первой грамматики украинского языка – так что «искусственными» вполне резонно считать их оба). Прежний язык «власти и церкви», славянский (или церковно-славянский), общепринятый для официального делопроизводства и церковной проповеди, в широких массах был в лучшем случае «известен». На каких языках тогда говорили подданные Российской империи? Да в каждой губернии на своем. Можно предположить, что пласт славянской лексики имелся во всех или в большинстве русских языков, на которых говорили подданные царя Ивана Грозного и царицы Екатерины Великой. Но точно так же немало слов было и из тюркских, монгольских, финских языков – да и многих других, с которыми общались жители той или иной страны, входящей в империю. Лишь с развитием массового образования (не ранее XVIII века) язык в разных странах России стал унифицироваться, и Владимир Даль, составивший свой знаменитый словарь русских говоров, застал уже жалкие остатки некогда богатого языкового наследия.

***

Как уже сказано выше, процесс создания национальных языков и процесс сложения наций вовсе не всегда взаимосвязаны. Более того: первые нации, возникшие на Земле, вообще этим вопросом не задавались. Это нации бывших европейских колоний в Северной и Южной Америке. Можно спорить, где это начиналось раньше. Бенедикт Андерсон, например, первыми нациями считает южно-американские, возникшие в результате освободительной борьбы Перу, Аргентины, Боливии, Мексики против «пенинсулар» – владычества Испанской короны, Пиренейского полуострова (от peninsula – полуостров). Решительно отказываясь считать себя «испанцами», приняв себе имя перуанцев, мексиканцев, аргентинцев, они оставили себе и язык, и религию, и культуру «исторической родины» (хотя, конечно, много взяли себе и от коренных народов своих стран – от индейцев в первую очередь).

Процесс создания наций в Северной Америке шел по двум направлениям. Первыми были Северо-Американские колонии XVIII века, создавшие нынешние США. Их борьба имела ярко выраженную анти-монархическую направленность, что, конечно, не случайно: она фактически совпала с анти-монархическими революциями Европы. Канада же, например, вполне сохранила свое монархическое устройство по сей день: это королевство Содружества, глава Канады – королева Елизавета Виндзорская, но они, канадцы, себя очень четко осознают именно канадцами – не британцами, не техасцами, монтанцами или виргинцами. Хотя говорят они на совершенно том же языке, что и в Ричмонде, и в Сан-Франциско, и в Лондоне, и в Бирмингеме.

Испанский язык бывших колоний Испании, португальский – в Бразилии, английский – во всех странах бывшей Британской империи (включая громадную Индию) сохранился как государственный (часто – один из государственных, как в Индии или Новой Зеландии). И это ничуть не помешало «нациестроительству»: англоязычные американцы США весьма четко отделяют себя от британцев (а часто за последние 200 лет относились к британцам по меньшей мере недружелюбно).

*** 

К чему это все? А это вполне соотносится к нынешнему положению в одной из крупнейших территориально империй, к Российской федерации.

Конституционное выражение «многонациональный российский народ» заключает в себя желаемое и действительное. Желание составителей российской конституции видеть «российский народ» монолитным единством понятно. Но, увы (для них) – неосуществимо. И даже категория бюрократического учета населения «национальность» ничего тут не меняет. Ведь «национальность» ни о чем не говорит. Куда важнее, в каком сообществе ты «свой», с кем ты ощущаешь общую судьбу и общие интересы. Понятно, что жителю Красноярска, Томска, Иркутска, Улан-Удэ «свои» буряты или алтайцы ближе, чем зауральские москвичи или питерцы, независимо от «пятой графы». Равно и для них – выражение «лица московской национальности», обычно употребляемое как шутка, несет в себе, однако, лишь долю шутки. Москвич, какие бы корни у него ни были – кавказские, татарские, еврейские, немецкие и т.д. – он москвич не по фантомной «национальности», а по реальной принадлежности к нации москвичей, вполне обособленной по интересам и судьбе, по образу жизни и менталитету даже от не слишком далеких от них волжан или украинцев. Тем более мало что (кроме языка) связывает их с сибиряками (которые сами по себе – весьма разнородный комплекс сообществ, где иркутяне не то, что тюменцы, а красноярцы – вовсе не одно и то же, что амурцы или камчадалы).

И фактор языка тут мало что меняет.

Вопрос о языке сегодня не является, к сожалению, абстрактным философствованием, подхватывает тему Виктор Шаву (статья   «Регионализм и вопросы языкознания»).

И дискуссия эта возникает с новой силой при каждой новой попытке центральных властей ограничить изучение «нерусских» языков.

Часто споры между сторонниками «национального» регионализма и регионализма «глобального» возникают если и не на пустом месте, - пишет далее Шаву, - то просто в силу элементарного отсутствия такта (а уж этим качеством может «похвастаться» практически весь постсоветский мир). К примеру, закрывают национальные школы, или отменяют обязательное изучение «республиканского» языка. Это всегда очень болезненное и, учитывая российский бэкграунд, несправедливое решение. И тут даже не имперцы, а вроде как соратники-регионалисты и говорят, что заставлять кого-то что-то изучать – недемократично и нелиберально. А другие непременно упомянут и глобальный процесс вымирания языков: за счет постоянного «укрупнения» английского, китайского, арабского…

Что ж, как говорят в одной ближневосточной стране, чье возрождение во многом связывают с ее древним языком, давайте отделим молочное от мясного. С одной стороны, в современном цивилизованном мире, без телесных наказаний школьников и массовых расстрелов, действительно невозможно никого заставить выучить какой бы то ни было язык против его воли. Нам наиболее близки (хотя и вряд ли понятны) примеры бывших соотечественников, которые с успехом отстаивают право принципиально не знать никакого другого языка, кроме русского: от стран Балтии до Брайтон-бич.

С другой стороны, изучению языков максимально способствует экономическая выгода и желание социализироваться, комфортно жить и общаться «без барьеров». Так, без всякого к тому принуждения большинство «русскоязычных» в странах Балтии сдает экзамены по государственному языку, получает гражданство и вместе с ним – расширяет поле для трудоустройства и бизнеса.

Конечно, для Татарстана, Башкортостана, Бурятии и Якутии такой путь «экономического принуждения» закрыт: их республиканское законодательство должно быть точно таким же, как в Тульской или Калужской области. Но мы сейчас не об этом, а о том, что человек изучает язык тогда, когда ему это выгодно. За исключением, разве что фанатов-полиглотов, хотя и в их действиях можно проследить определенную выгоду. Не всегда экономическую, а к примеру – возможность читать литературу в подлиннике, писать стихи на определенном «наиболее музыкальном» языке и т.д.

Именно по этому пути идет большинство регионалистов, националистов и краеведов во всем мире, пытаясь максимально заинтересовать изучением того или иного языка, в первую очередь, детей и молодежь (как наименее косную часть населения). Этому процессу максимально способствуют увлечение фолк-музыкой, народными танцами, национальной кухней и другие подобные «хипстерские» хобби. Хотя надо признаться, что довольно часто участники фолк-групп, на самом деле, не владеют языком, на котором поют: просто заучивают слова «сакрального языка» наизусть. Но что с того, если их творчество сподвигнет кого-то к реальному изучению этого языка?

Финляндская школа

Безусловно, наиболее известным и работающим опытом «обучения игрой» в современном мире является сегодня опыт общеобразовательных школ в Финляндии. Полная отмена старой «гимназической» системы, рассчитанной на индустриальный способ производства (к возврату которой призывают в России даже самые «прогрессивные» слои общества) привела не только к тому, что выпускники полностью приспособлены к жизни в современном информационном мире. Объем их знаний действительно выше, чем у закончивших «традиционные» школы в других странах, и более того – это именно те знания и именно в том «развороте», которые пригодятся им в новой жизни.

По пути отказа от изучения «предметов» в пользу «явлений» (phenomenon based learning), пошли в последнее время и многие другие страны, в том числе – Центральной (в российской системе координат – «Восточной») Европы. Как оказалось, именно такой способ обучения способствует, в том числе, изучению языков – как иностранных, так и «местных». Опять же оказалось, что в такой «школе будущего» (надеюсь, что в будущем такая система образования будет и у нас), никого не надо принуждать к изучению языков – дети с удовольствием учат не один-два, а пять-шесть языков, им это «интересно» и «нравится».

Кстати, тут полезно вспомнить, что в Европе всегда было нормой знать несколько языков, пусть и близких, но – разных, не считая латыни – древнего аналога современного «английского языка межнационального общения». А в водском языке (водь – коренной народ Ингрии, когда-то – государствообразующий народ Водской пятины Новгородской республики – В.Ш.) до сих пор сохранилось слово kummiko, обозначающее «странного человека, который знает только один язык». Ведь еще каких-нибудь сто лет назад владеть пятью-шестью языками на побережье Балтики было нормой.

Причем речь тут идет не о дворянах или таких специфических профессиях, как лоцман, купец или моряк, которым знание языков было необходимо исходя из профессиональных потребностей. В повседневной жизни «простому народу» необходимо было общаться с соседями: финнами, поляками, немцами, литовцами, шведами, русскими…

Конечно, это могли быть диалекты. И в этом смысле классический пример тут –руссенорск (Russenorsk), на котором общались норвежцы и поморы. Норвежцы искренне считали этот язык русским, а поморы – норвежским. Но подобные «языковые казусы» только подчеркивают факт изучения языков соседних народов «простыми» людьми. Так что «школа будущего» – это, на самом деле, тоже традиция, причем гораздо более древняя, нежели палочная царская гимназия. 

У каждого свой путь

Итак, может ли язык стать основой региональной идентификации? Безусловно. Перед нами – живой пример Каталонии. По этому пути прошли Финляндия, Чехия, упомянутый выше Израиль. Причем в Финляндии были приняты достаточно жесткие меры для возрождения финского языка (считавшегося «деревенским», в отличие от русского и шведского), в Чехии пришлось прибегнуть к лингвистической реконструкции фольклора, а в Израиле – перейти с «языка диаспоры», идиша на древний и на тот момент практически «мертвый» иврит.

Но обязателен ли язык для региональной идентификации? Пример США, Австралии, Канады и даже Шотландии говорит, что – необязателен. И хотя автору представляется вряд ли возможной любая самоидентификация (identity) на основе «матерно-бюрократического диалекта», но чего в жизни не бывает?

Что касается языков малых коренных народов, то, безусловно, такой инструмент для них очень важен. Должны ли другие жители региона (пусть даже их – подавляющее большинство) знать этот язык? А вы знаете – неплохо бы. И историю своего края – тоже. Причем вне зависимости от того, откуда и когда они приехали: сейчас из Средней Азии, или из Рязани, как Родион Романович Раскольников.

Но вопрос ведь, как представляется, в том – заставлять кого-то учить языки «насильно» или нет? То есть, «по-петровски» загонять россиян в Европу дубинкой и шпицрутенами или ждать, когда все потянутся туда сами – как в Финляндию и Польшу за санкционным сыром? И этот вопрос мы пока оставим открытым.