Михаил Светлов: “Я никогда не был в Гренаде”

- Михаил Анатольевич, ваше имя и фамилия просто наталкивают на то, чтобы задать вопрос: ваши родители были поклонниками автора “Гренады”?

- Да, скорее всего, это так. Но я - не его родственник, это просто совпадение. Меня даже не в честь его назвали.

- А чем занимались ваши родители?

- Мама моя, кстати, сейчас сидит в зале, специально приехала в Казань из Калининграда, чтобы послушать меня в партии Годунова, она к музыке отношения не имела. А вот отец был профессиональный кларнетист, меня же учили играть и на кларнете, и на скрипке. Родился я в Москве, а вырос в Калининграде, и там же учился в музыкальном училище, которое окончил как хоровик. Когда же проявился голос, решил поехать в Москву и поступил в Московскую консерваторию. Учился я у Евгения Нестеренко. И как-то у меня там все хорошо сложилось, уже на четвертом курсе меня приняли в Большой театр. Сначала был стажером, потом - солистом.

- А Годунова вы когда в первый раз исполнили?

- Довольно рано, в тридцать лет. У меня был такой период, когда я пел и Мефистофеля, и Бориса.

- Самая интересная версия “Годунова”, в которой вам приходилось участвовать?

- Это спектакль Большого, где опера Мусоргского идет в постановке Баратова.

- Это та же постановка, что в Казани идет в переносе?

- Да. Мне кажется, что петь в Большом для баса - большая ответственность. И, конечно, на родине Федора Ивановича. Шесть лет назад я был на вашем фестивале, как раз тогда отмечали 125 лет со дня рождения Шаляпина, и я даже участвовал в закладке камня у подножия будущего памятника, который сейчас стоит в вашем городе.

- Когда вы учили партию Бориса, вы каким-то образом пользовались записями Шаляпина?

- Естественно, я это делал еще будучи студентом и слушаю его и по сей день. Это - великолепная школа для певца.

- Вы сейчас прилетели из Нью-Йорка...

- В Нью-Йорке была серия благотворительных концертов, посвященных Санкт-Петербургу, спасению его чудных дворцов, я принимал в них участие, до этого был гала-концерт на Карибских островах. Ближайшая постановка за границей, в которой я буду участвовать, - “Лючия де Ламермур”, это будет партия Раймонда. А в “Метрополитен-опера” мне приходилось выступать вместе с Большим театром.

- Вы и сейчас - солист Большого?

- Нет, я свободный художник. Я сотрудничаю с Большим, но я всегда стремился к свободе, конечно, это трудно - не быть актером какого-либо театра, но я долгое время был в труппе Большого и ходил туда, как на завод. Артист должен расти, в то время, когда ушел в свободное плавание, для меня не было репертуара в Большом, хотя я всегда учил партии на языке оригинала. И тут последовало предложение из одного западного театра, потом из другого, я согласился. И не жалею. За этот период я сделал множество партий. Я был первым русским басом, спевшим в Америке Дона Жуана, Летучего Голландца. Я делал записи, сейчас работаю над музыкой Свиридова. Я - один из последних певцов, с кем этот композитор работал. Это сейчас для меня трудоемкая и важная работа, но у меня такое чувство, что должен записать это наследие.

- С какими интересными режиссерами вам приходилось работать?

- Прежде всего, с Борисом Александровичем Покровским. Я делал с ним “Дуэнью”, “Орлеанскую деву”, которую позже показали в “Метрополитен-опера”, “Онегина”, его премьера также прошла в главном театре Америки. Покровский - великий режиссер. Счастье, что мне удалось с ним поработать, и счастье, что он до сих пор жив.

- Покровский исповедует примат театра, как он работает с актером?

- Есть разные толки про Покровского. Что касается моего личного опыта, то я могу сказать: если он видит, что человек подготовлен музыкально, то больше внимания уделяет драматической части образа. В принципе, так и должно быть, солист должен приходить подготовленным, тогда работа идет на другом уровне. Когда же певца надо “натаскивать”, это другой разговор.

- У вас есть любимые партнеры?

- Мне везет на хороших партнеров. В моей жизни были спектакли с Ириной Архиповой, Еленой Образцовой, Геной Димитровой, Лео Нуччи. Сейчас часто приходится встречаться с Владимиром Черновым, Сергеем Лейферкусом, которые ныне больше работают на Западе.

- С Гергиевым вам не приходилось работать?

- Большой и Мариинский - это два мира. Хотя, возможно, что-то сделать на этой сцене мне было бы интересно.

- Существует мнение, что бас сейчас - редкий голос...

- Учатся басов много, но не все добиваются хороших результатов.