Кадр из фильма "Праздник".
09.01.2019 Культура

Карнавал лжи. Фильм «Праздник» как бунт против патриотического стандарта

Фото
youtube.com

Это не про войну, не про блокаду – а про общую систему лицемерия, которая стала обязательным условием существования, доказывает своей рецензией на фильм, вошедший в тройку самых скандальных, наряду с «Матильдой» и  «Смертью Сталина», журналист Андрей Архангельский.

На окраине блокадного Ленинграда отмечает Новый год семья микробиолога Воскресенского – жена, бабушка, двое взрослых детей. Семья на спецобслуживании – поэтому их жизнь и быт разительно отличаются от быта большинства советских граждан в тылу и на фронте. Собственно, вся «крамола» фильма в этом; тема хотя и болезненная с точки зрения нынешней идеологии, – внушающей мысль о том, что в страдании все советские люди «были равны», – но далеко не новая. Даже в оттепельном фильме «Летят журавли» Михаила Калатозова (1957), хотя и неявно, было показано, что во время войны не все жили одинаково. Впрочем, нынешняя идеология не просто воспроизводит советскую – она еще и пытается обнулить новейшую коллективную память.

Фильм «Праздник» режиссера Алексея Красовского предсказуемо подвергся ожесточенной критике в Госдуме еще до выхода; но режиссер, кажется, даже не пытался получить прокатное удостоверение в Минкульте – сразу выложил фильм в сеть. Мы имеем дело с ситуацией, в которой «все всё понимают» – и даже не тратят время на формальности. Это тоже сравнимо с позднесоветской практикой, когда иной писатель даже не пытался пробиться в официальную печать, а сразу отдавал свою вещь в самиздат. Причем Алексей Красовский – вполне «системный» до недавнего режиссер (его прошлый фильм «Коллектор» с Константином Хабенским в главной роли был обласкан критикой). Тем не менее для следующего фильма режиссер выбрал заведомо непроходную тему, отказавшись от государственного финансирования – сделав, тем самым, выбор в пользу индивидуальной стратегии продвижения, пусть и рискованной. Этот факт должен был бы насторожить современных идеологов: схема «лояльность в обмен на финансовую стабильность» для очередного российского режиссера перестала быть единственной из возможных. Но, как и в 1970-е, идеология считает все это мелочью на фоне общих свершений.

Фильм «Праздник» выходит на фоне ⁠победных реляций Министерства культуры о невиданном ⁠количестве зрителей, посмотревших в 2018 году российское кино. Реляции эти напоминают ⁠рапорты съезду о рекордных надоях ⁠и цифрах по мясу и молоку «в среднем по стране». Сегодня, в символической экономике, роль «надоев» играет количество потребителей отечественного кинопродукта. Львиную долю проката составляют картины так называемого патриотического направления. Они, как правило, не слишком успешны финансово – но именно они являются сегодня визитной карточной российского кино. Эти фильмы не просто развлекают – они задают ценностный стандарт. Бесконечная «атака танков» на российском киноэкране внушает одну мысль: лучшее, что может сделать гражданин для государства – быть готовым по первому зову пожертвовать собой; военная этика подается в качестве универсальной нормы даже в мирное время – и служит в итоге для оправдания государственного насилия.

Мало того, что эта идея не нова и не отличается интеллектуальным богатством – так она еще и воплощается на экране самыми примитивными художественными средствами. Такое ощущение, что все патриотические фильмы снимаются единственным режиссером. Это ощущение создается оттого, что фильмы на протяжении всего производственного процесса подвергаются многоуровневой самоцензуре. Системе теперь не нужен цензор в классическом смысле; сами участники индустрии прекрасно играют роль цензоров друг для друга – контролируя фильм еще на этапе сценария, изгоняя любую крамолу на ранних подступах. Крамолой тут считается все, что в представлении исполнителей могло бы расстроить или обидеть главного заказчика – государство; а поскольку никаких объективных критериев крамолы не существует, исполнители каждый раз перестраховываются. Мотивация тут простая – они не хотят терять работу и гонорары; в итоге весь патриотизм кроится по одному стандарту. 

Как правило, патриотическая история в кино сегодня – это вольная фантазия по мотивам войны; искажаются в угоду идеологии даже реальные военные подвиги – чтобы, например, скрыть от зрителей масштабы трагедии 1941 или 1942 года. В угоду той же идеологии подвиги народа подменяются подвигами спецслужб, что превращает историю войны буквально в альтернативную. Государство еще и взяло за правило расчищать прокат для своих – отодвигая голливудские премьеры на другие дни; но даже это не помогает прокатному успеху. В конкурентном мире нельзя заставить зрителя смотреть что-то насильно (лишить выбора – это тоже насилие) – тем более если он заранее знает, «чем все кончится». Но вся эта глобальная «игра в поддавки» не может не сказаться и на общем уровне кино, и на психическом состоянии актеров, режиссеров и продюсеров.

Фильм «Праздник», в котором снялись вполне лояльные и популярные российские актеры – это еще и бессознательный бунт самой киноиндустрии, компенсация во фрейдистском духе, символическая расплата за все, что годами подавлялось и загонялось внутрь. Поэтому фильм отчасти напоминает актерский капустник, а отчасти – сеанс психоаналитика. Режиссер Красовский, кажется, снимал этот фильм просто для того, чтобы освободиться самому и освободить актеров от множества табу, которые сложились за последние годы в киноиндустрии, побыть собой хотя бы один час тринадцать минут. Но тут все удивительно сходится – так и бывает в хорошем кино – тема фильма оказалась удивительно актуальна для сегодняшнего дня. Это ведь не про войну, не про блокаду – а про общую систему лицемерия, которая является для людей, живущих в тоталитарном государстве, обязательным условием существования. Любая жизненная ситуация, любая мелочь вынуждает героев громоздить все новые и новые слои лжи, чтобы оправдать ложь вчерашнюю. И только в самые критические моменты – на грани жизни и смерти – герои способны сказать правду. Но и эта правда настолько выдублена постоянным враньем, что оказывается возможна только в форме крайнего цинизма (примерно как у сегодняшних чиновников, напоминающих, что «государство не просило вас рожать»). В конце фильм демонстрирует нам в полной мере сложившуюся круговую систему лжи, замкнутый круг лицемерия. Все вынуждены врать, но главное – все готовы ко лжи. Тут нам представлены все типы врущих – кто врет самозабвенно, кто цинично, кто лишь по необходимости. И венчает все это замечательный кадр, иллюстрация известного тезиса «зато песни у нас были хорошие». Героиня садится за рояль и вдохновенно исполняет песню про колхозное поле и радость труда. Этот кадр выглядит и как лучшая пародия на бесконечные «Старые песни о главном» – суть которых в том, чтобы подменять, затуманивать «красотой» фундаментальное насилие. Когда другая героиня говорит: «Я хотела просто пожрать и чего-то стащить – и мне не стыдно», – это и есть ситуация «за гранью этики», та самая постправда. 

Конечно, этот фильм – описание нынешнего психологического состояния киноиндустрии. Невидимая зрителю, но важная героиня фильма – бабушка на верхнем этаже, которая стучит палкой в пол, подавая сигналы родственникам: поесть, попить, вынести мусор. Это в точности система нынешних взаимоотношений художника и власти. Художник силится разгадать смысл сигналов, посылаемых сверху, пытается упорядочить их, привести в систему – и каждый раз ошибается. Логики никакой нет. «Что же ей нужно? – Не знаю. Готовым нужно быть ко всему». 

Фильм этот при иных обстоятельствах выглядел бы тем, что называется «работа с травмой», с травматической памятью о сталинизме, о системе насилия, страха и недоверия. В сущности этим и должно было заниматься постсоветское кино, если бы стало в итоге субъектом экономических отношений, а не его заложником; но наше кино предпочло на костях одного мифа соорудить новый – сказку о «небесном СССР». «Праздник» – это уже и о травме сегодняшних поколений. Собственно, тут даже не бунт, а какой-то физиологический протест – против невозможности быть собой, реагировать естественным образом, не сдерживая и не одергивая себя при всяком слове и жесте. Против запрета свободно говорить и размышлять – на сакральные темы, которых становится все больше. Против стандартов патриотизма, на самом деле лишающих способности чувствовать самостоятельно. Бунт против цензуры и самоцензуры, попросту говоря. Не в каком-то там либеральном смысле – а вполне во фрейдистском; цензура – одно из главных понятий психоанализа.

Кадр из фильма "Праздник". 

Авторизуйтесь, чтобы оставлять комментарии