Как Сурков в одночасье стал Чубайсом
Вот уж действительно нам не дано предугадать как наше слово отзовется: статья экс-демиурга Московского кремля Владислава Суркова о путинизме за считанные дни после публикации превратила его во всероссийский аллерген, уподобив Чубайсу. Разница в том, что Чубайс – народный, а по поводу Суркова возбудились исключительно представители политического класса. И в чём только бедного Владислава Юрьевича не обвинили, не уличили! Что же вызвало столь дружное неприятие? По-моему, то, что Сурков исхитрился наступить на больные мозоли и левым, и правым, и западникам, и почвенникам.
Он оскорбил в лучших чувствах тех, кто искренне или за разного рода вспомоществования несёт знамена демократического Запада (и тычет ими при каждом удобном случае в суконное рыло «рыжима» и пассивного народца) и в то же время уязвил тех, кто с той же степенью и происхождением искренности доказывает, что наш народ светел и чист в помыслах, а Путин суть их воплощение. Но и тех, кто считает, что народ свят, а Путин греховен (или наоборот), тоже опустил в какую-то трясину, доказывая, что вождь есть плоть от плоти народа. Ужасно циничен этот Сурков, как можно предъявлять такое одновременно и верным путинцам и их ярым противникам? Но так ли уж велики искажения в зеркале, предъявленным Сурковым прогрессивной общественности, если отвлечься от эмоций?
По сути Сурков заявляет, что весь мир скосоё… скособочился, что имевшие полвека назад (плюс-минус десяток лет) место правила политических приличий порваны в клочья, а Россия просто являет в 21 веке то, что только-только начинает выходить на авансцену там, - в краях, которые некогда были для нас образцом для подражания.
«Это только кажется, что выбор у нас есть». Ключевой посыл статьи. Сурков лукавит, конечно, закавычивая и намекая на Путина: после штурма школы в Беслане в 2004 году тот говорил, что у нас нет выбора между борьбой с террористами и согласием на их требования, так как последнее будет означать распад российского государства. Показательно, однако, само подспудное отождествлением Сурковым борьбы с террористами с борьбой против того мира, который нацелен «растащить Россию» (это уж точно цитата из Путина). Насколько он – этот мир – на самом деле нацелен, вопрос дискуссионный, но факт, что Сурков тут транслирует взгляд как своего патрона, так и очень значительной части населения, именуемого Владиславом Юрьевичем глубинным народом. Факт, определяющий поведение государства вовне и внутри себя.
Но если мы вместо «террористов» поставим «глобалистов» (такой эвфемизм трансграничного финансового капитала), то становится яснее тезис о России, прозревшей чуть раньше остального мира, в котором нарастает противодействие процессам глобализации в пользу протекционистских мер, нацеленных в конечном счёте на реинкарнацию национальных государств, на сохранение «самости» культур. Ну да, популизм. Он что, в пробирке выращен? Нет, он выражает накопившееся в популяциях.
Переводя далее тезис об иллюзии выбора в плоскость политической борьбы с ее демократическими процедурами, Сурков тоже не выглядит совсем уж неправым. Ну да, «там» власть регулярно меняется: пяток лет правят «демократы», затем – «республиканцы», одни подруливают в пользу всякого рода меньшинств и снижают какие-то налоги, затем приходят другие, опирающиеся на «молчаливое большинство» и подруливают в другую сторону, а за «внешними, выставленными напоказ демократическими институтами», пишет Сурков, скрывается жесткая, абсолютно недемократическая сетевая организация «реальной власти силовых структур». Опять можно спорить – силовых или финансовых, условных Ротшильдов с условными Рокфеллерами, но по сути-то – налицо иллюзия выбора, утешение и сброс пара для тех, кто периодически начинает фрустрировать из-за несовершенства большого мира и множества мелких мирков вокруг. Но выбор определения не случаен, конечно: Сурков прямо указывает на засилье силовиков в современной России и, по сути, оправдывает его, - мол, «там» это deepstate, а мы честнее, у нас всё на виду. Циник, как и было сказано.
Так что, признаём, что у нас полицейское государство? Сурков не спорит, но почему-то называет это государством нового типа (привет В.И.Ленину с его партией нового типа и лозунгом демократического централизма), подчеркивая: «совсем ещё мало изученным». Определения типа нет, к сожалению. А на взгляд другого экс-демиурга Кремля, Павловского, также не выдержавшего (хотя обещал) и раскритиковавшего статью Суркова, и самого государства в России нет, а есть «система РФ» из разного рода гаджетов, девайсов и прочих прибамбасов тактического свойства. То есть Сурков признаёт, что только ощупывает слона (возможно, хвост), а Павловский готов признать за государство только нечто модельное, вроде Синди Кроуфорд или Наоми Кемпбэлл, а всё, что не вышло статями – уже и не государство. Содержательная дискуссия, ничего не скажешь.
Ну, и в заключение - о «глубинном народе». Тут, как мне представляется, Владислав Юрьевич утонул в собственных умственных метаниях. С одной стороны, он отдаёт этому глубинному народу решающую роль в становлении – ни много, ни мало – самой российской государственности, определении её форм, говорит о его «гигантской супермассе», «которая соединяет нацию и притягивает (придавливает) к земле (к родной земле) элиту», а с другой признаёт, что непонятно «равен ли глубинный народ населению или он его часть, и если часть, то какая именно». Как минимум, под сомнением оказывается утверждение о супермассе, а когда автор заявляет, что «умение слышать и понимать народ, видеть его насквозь, на всю глубину и действовать сообразно – уникальное и главное достоинство государства Путина», то возникает вопрос, о ком речь – о населении (совсем недавно дававшем ВВП 86-процентную поддержку) или о неопределимой его «глубинной» части? По-видимому, в этом пассаже исследователь глубин уступил инстинкту царедворца и пропагандиста, потрафил, так сказать.
И главное. Если признать, что «глубинный народ» на любой исторической развилке возвращает российское государство к своим корням, а корни эти раз за разом дают побеги, делающие «военно-полицейские функции государства важнейшими и решающими», как это формулирует Сурков, уточняя, что это неизбежно ввиду необходимости «удержания огромных неоднородных пространств, и постоянного пребывания в гуще геополитической борьбы», то придётся прийти к довольно печальному, если не сказать драматическому, выводу: Россия может стать демократией западного образца только тогда, когда перестанет быть Россией, то есть лишится своего «глубинного народа» и распадётся. На несколько национальных государств, вполне в русле тенденции, которую Россия Путина предвосхитила согласно Суркову.
Кажется, Сурков полагает, что обнаруженный им народ никуда не денется, и потому, впадая тут в тональность лекций о марксизме-ленинизме, рассуждает о путинизме как идеологии будущего, о том, что государство в сегодняшней России «адекватно народу, попутно ему, а значит, не подвержено разрушительным перегрузкам от встречных течений истории… эффективно и долговечно»… Словно не помнит, что у нашего народа уже было имперское определение – «советский» - и была идеология будущего, и ни то, ни другое никак не уберегло Советский Союз от распада.
Зато прошедшие с тех пор 27 лет показали, что советские вожди избежали забвения, и многие в России – даже те, кто тогда ещё и не родился, с ностальгией поминают кто тирана Сталина, а кто и Брежнева с его относительно вегетарианским застоем. Вот почему, интересно, и к какой части этих людей отнести – к глубинному народу или «просто населению»?
Юрий Алаев.
