Пушки и пальмовое масло

Как изменилась экономика России после четырех лет санкций?  Ответ в статье заведующего отделом международных рынков капитала ИМЭМО РАН Якова Миркина.

Весной 2014 года США, Евросоюз, Канада и другие страны ввели первые санкции против России – в ответ на присоединение Крыма. Список запретительных мер постепенно расширялся; Россия принимала ответные действия – вроде запрета на ввоз продуктов питания. Ограничения не привели к коллапсу российской экономики, но существенно ее трансформировали. Как именно? Яков Миркинприводит десять самых крупных изменений.

Первое. Рассыпалась идея экономической интеграции с Евросоюзом, пусть тяжкой, пусть развивавшейся слишком медленно. Доля ЕС в экспорте-импорте России в 2013 году достигала почти 50%. Казалось, еще пару объятий – и уже не разомкнуть, а дальше – зона свободной торговли, безвизовый режим, рост политических связей.

Все это осталось мечтой. Сегодня доля ЕС – примерно 42–43%. Понемногу, по проценту в год, снижается доля России в поставках нефти и газа в ЕС, хотя по-прежнему одну треть импорта топлива Европейский союз получает из России. ЕС и Россия материально размыкаются.

Новая реальность заключается в том, что экономика России как бы повисла на двух мостах, между двумя центрами модернизации – ЕС и Китаем. Доля Китая во внешнеторговом обороте России, бывшая 7–8% в начале 2010-х, достигла сегодня 15%. Растет внимание к российскому рынку со стороны Японии и Южной Кореи. Вместо жизни в обнимку с ЕС возникает «евразийская экономика». Но и с ЕС, и с Китаем, и с развитыми азиатскими странами – повсюду для России складывается модель «заднего двора», обмена сырья на оборудование, технологии и ширпотреб.

Второе. Мы перешли на ⁠«самофинансирование». До 2014 года в России сложилась ⁠типичная для развивающихся рынков модель: своя финансовая система очень мелкая, крупнейшие ⁠компании идут за деньгами ⁠куда угодно: в Лондон, Нью-Йорк, Гонконг, а средний и малый бизнес живет тем, что останется, – мелочью, добываемой на местном рынке. С санкциями погода переменилась, был резко ограничен доступ из России к международным рынкам капитала.

Пик внешних долгов «прочих секторов» (то есть всего частного, небанковского в российской экономике) пришелся на июнь 2014 года: $451 млрд. В октябре 2017-го он уже $353 млрд. Внешние долги банков в апреле 2014 года – $214 млрд, осенью 2017-го – $108 млрд. Минус $200 млрд за три года. Когда худеет корпоративный кошелек, всегда хочется спросить – за счет чего? Отчасти – при всех условностях, учете изменения курса рубля и т.п. – за счет падения международных резервов России. В начале 2014 года их сумма составляла $514 млрд, нижняя точка в апреле 2015 года – $351 млрд, в октябре 2017-го – $424 млрд.

Третье.  Под воздействием санкций – чуть больше локализация производства. До санкций главная идея – «все купим»; место России в международном разделении труда – сырье. Возможно, только благодаря санкциям вспомнили, что сырье в стране добывают 10–15 млн человек, а остальным ста тридцати с лишним миллионам нужно чем-то заниматься, а не только охранять, регулировать, торговать и, наконец, отнимать. Вспомним, что в 2014 году зависимость от импорта была: по оборудованию и инструментам – 70–90%, по отдельным позициям – до 95–100%. (Подробнее – в статье об угрозе технологического коллапса.)

В феврале 2015 года в великой России, Третьем Риме, где живет сто сорок с лишним миллионов человек, было произведено 225 штук металлорежущих станков, 216 кузнечно-прессовых машин, 371 деревообрабатывающий станок. По оценке, в 10 раз ниже минимальной потребности в их замене. Доля импорта – 90%.

Что сегодня? В феврале 2018 года произведено 326 металлорежущих станков, 293 кузнечно-прессовых машины. По деревообрабатывающим станкам больше нет данных, Росстат не публикует их.

Таким образом, за три года – рост, даже «большой рост» с низкой базы, но суть та же – единицы производимого после всех потерь 1990–2000-х годов и огромная зависимость от импорта. Электроника? «Доля иностранной электроники в российских гражданских спутниках связи достигает 70%» (по сообщению замглавы Россвязи Игоря Чурсина на конференции Satellite Russia 20 апреля 2018 года).

Меньше зависимость от импорта? Да, но на незначительные проценты. В конце 2014 года доля импортного продовольствия в торговле была 36%, сегодня – 22% (III квартал 2017). Локализация? Да, но никто не забывает о глубокой зависимости российского сельского хозяйства от импорта семян, техники и т.п. Чуть больше своих лекарств? Да, но большинство лекарств в России делается из импортных субстанций, среди них 60% – китайские.

Четвертое.  Создание «костыльной экономики», островков сверхбыстрого роста – как ответ на санкции. Зерновое и молочное хозяйство, фармацевтика, куски машиностроения, электроники, оборонно-промышленный комплекс, территории ускоренного развития. Все, что растет со скоростью до 8–10% в год. В этих отраслях искусственно нормализована рыночная среда. Лучше доступ к кредиту (за счет государства), ниже ссудный процент (за счет процентных субсидий), больше налоговых и инвестиционных льгот, программ софинансирования из бюджета, меньше административное бремя – и, как ответ, быстрый рост, поощряемый девальвацией рубля. Выборочная, кусочная динамика – на фоне заторможенной, тяжело спящей экономики.

Пятое. Огосударствление, сверхконцентрация, стягивание финансовых ресурсов в Москву, рост регулятивных издержек как подготовка к мобилизационной экономике. Чем больше давления извне, чем обширнее санкции, тем больше государства. Огосударствление в реальном секторе, по оценке, достигло 70%. В банковском секторе – те же 70%. Если этот тренд, начатый, впрочем, задолго до санкций, продолжится, то при доле государства 80–85% мы получим другую экономику, гораздо ближе к административной, к закрытой крепости, чем сегодня. А средний и малый бизнес будет жить либо вокруг госкорпораций, либо на уровне будочек сапожников (их так много было в начале 1930-х). Мы увидим опережающий рост крупнейших компаний, еще большее умаление малых – в значении, в числе, в кредите. Затем опустынивание – денежное и человеческое – регионов, которые все больше зависят от федерального центра, от его крупных проектов на местах. В России уже очень высока доля конечного потребления государства в ВВП – 17,5–18% (выше, чем в США и Китае). Экономика вертикалей – не лучший способ сокращать технологический разрыв с Западом.

Шестое. Размыкание внешней и внутренней собственности, имеющей российские корни, интенсивный ее передел. С кем вы, господа капиталисты? Классу имущих предложено решить, на каком берегу остаться – там, в офшорах, в Швейцариях и Ирландиях, или здесь, с нами, на нашем берегу. К этому подталкивает все: сами санкции, российские программы деофшоризации, обмена налоговой информацией, амнистии капиталов. Бум разводов и раздела имущества. Решите, наконец, где вы, и будьте там, где останетесь. А где нужно остаться, мы вам подскажем.

Седьмое. Повальный уход иностранцев из российской экономики. Они нам нужны – в трансфере технологий, опыта менеджмента, новых продуктов. Но они покидают нас. Количество организаций с иностранным участием в 2013 году – 24 тысячи, а в 2015-м гораздо меньше – 17 600 (данные Росстата). В 2016 году было зарегистрировано 9700 новых организаций, полностью принадлежащих иностранцам, 3700 – в совместной собственности. А ликвидировано 14 600 и 7000 соответственно (Росстат, доклад «Социально-экономическое положение России, 2016 г. Уточненные итоги»). В конце 2013 года в России было 252 банка с иностранным участием. В конце 2017 года их осталось 160.

Восьмое. Тяжкая, серенькая атмосфера, полная нехороших предчувствий в экономике и высоких рисков. Риск иметь дело с русскими – это не только не заключенные сделки, но еще и низкая норма инвестиций (валовое накопление основного капитала к ВВП устойчиво находится в районе 20–22%). Показательно положение отрасли конструкционных материалов, всегда по природе своей работающей на будущее – там кризис четвертый год подряд. Просадка к 2014 году как к базе по керамическому кирпичу – минус 30%, по кирпичу из цемента и бетона – минус 50%, по цементу – минус 25%, по стеновым блокам – по оценке, минус 30–35%. Объемы строительных работ? Снижение пять лет подряд. Ниже 2013-го примерно на 15%.

Девятое. Больше пушек. Рост оборонно-промышленного комплекса в 2016 году – 10% (цифра из послания президента Федеральному собранию в 2016 году), в 2017 году – 7,5% (интервью Дмитрия Рогозина телеканалу «Россия 24»). Сравним с «просто» промышленным производством: в 2016 году рост на 1,3%, в 2017-м – на 1%. О чем это говорит? Гонка вооружений, если она будет происходить в тех же формах и с той же интенсивностью затрат, как это было в 1980-е, может поставить российскую экономику на колени. И пушки, и масло, и рост выше среднемирового, и модернизация – нужно быть гением, чтобы одновременно, да еще и в условиях полуизоляции решить эти конфликтующие между собой задачи на горизонте 10–15 лет.

Десятое. Хуже качество продовольствия как следствие антисанкций и падения реальных доходов населения. Как это оценить? Роспотребнадзор такую статистику не дает. Самый простой индикатор – поставки пальмового масла в Россию в 2017 году выросли на 50% в сравнении с 2011 годом (Росстат). Январь – февраль 2018 года – почти на 40% к тем же месяцам 2017-го. В 2018 году можем выйти за миллион тонн этого чудесного продукта, позволяющего производить дешевое продовольствие.

В итоге

Экономические санкции – это вызов, на который, хочешь или нет, государственной машине и всем приходится давать ответ. Ростом, новыми идеями и стимулами, но не сворачиванием в ракушку.

С определенной долей иронии за санкции можно сказать спасибо – они вновь вернули в обиход идею большой универсальной экономики России, прошедшей модернизацию и опирающейся на рост внутреннего спроса, а не на экспорт и выкачивание ликвидности за рубеж. Они даже заставили правительство действовать в этом направлении. Хотя формула экономической политики очень слабая: максимум тормозов (бюджет, кредит, процент, валютный курс) + рост административного бремени + огосударствление + стимулы и костыли, подставляемые в «избранные места» экономики.

Но, конечно, благодарить санкции – безумие, потому что с каждым новым раундом атмосфера в стране становится все больше ледяной, вертикаль все круче, и все слышнее голоса тех, кто считает, что Россия – в холодной или даже в гибридной войне и на военные действия нужно отвечать мобилизацией.

И в этом, может быть, самое тяжелое влияние санкций – они все ближе подвигают нас к административной, мобилизационной, закрытой экономике. Если четыре года назад такому сценарию можно было дать 2–5% вероятности, то сегодня – 15–20%. Когда маргиналы становятся нормой и ты озираешься вокруг, то, конечно, спрашиваешь себя – что же это за санкции, которые склоняют страну к тому, чтобы лет через пять-семь стать унылой казарменной фортификацией, не удобной ни нам самим, ни всем вокруг – особенно Европейскому союзу, крупнейшему экономическому партнеру. И в чем их истинное влияние, если результатом станет максимальное повышение рисков в мире?