Сергей Романчук
25.03.2020 Экономика

Стабильность без роста, или Путь Венесуэлы. Соображения о будущем российской экономики

Фото
The Bell

В марте мы оказались в новой экономической реальности: дешевая нефть, слабый рубль, падение бирж, полная неопределенностью из-за пандемии. The Bell поговорил с начальником дилингового центра Металлинвестбанка Сергеем Романчуком о том, как события могут развиваться дальше.

Что происходит с нефтью

— Задача-максимум этого разговора — объяснить простым людям, не финансистам, что вообще происходит. Ведь ничего, казалось бы, не предвещало падения рубля еще в начале этого месяца. 

— Мир вошел в полосу экономической нестабильности из-за пандемии. Сначала это казалось легкой прогулкой в сравнении с тем же птичьим гриппом, потом стало понятно, что локализовать эпидемию в Китае [и еще нескольких странах] не удастся, она будет распространяться по миру. И рубль, собственно, начал дешеветь еще до того как выход России из сделки ОПЕК+ обрушил цены на нефть. 

Почему это происходило? С развитием эпидемии останавливались предприятия, целые города садились на карантин, люди прекращали свою обычную производственную деятельность, сокращалось количество транзакций в экономике. Компании начали пересматривать прогнозы по прибыли, из-за этого стали падать фондовые индексы. Одновременно менялись оценки будущего спроса на энергоресурсы. Если не летают самолеты, не ездят автомобили, нет производства на фабриках, товар не отгружается, падает потребление горючего. Цены на нефть монотонно снижались. А потом Россия и Саудовская Аравия вошли в клинч, начался идеальный шторм. 

Думаю, все понимают, что на нефтяном рынке, как и на любом другом, цена более-менее стабильна, когда предложение соответствует спросу. Если оказывается, что предложение избыточно, продавцы начинают делать скидки. Собственно, именно это мы наблюдали в январе и феврале. При этом рынок нефти не монополизирован. На нем присутствуют Соединенные Штаты, другие страны, которые не входят в ОПЕК. И когда в очередной раз ОПЕК и Россия должны были договориться о сокращении производства, Россия сказала: «Нет, мы не хотим сейчас сокращать — цена все равно упадет». 

Саудовская Аравия посчитала действия России недружественными — и предложила покупателям рекордные скидки, чтобы захватить долю рынка. В результате за мартовские праздники, когда вся Россия отдыхала, нефть упала на 35%, что является рекордным падением с 1991 года, когда была «Буря в пустыне», Кувейт и другие большие геополитические вещи. Дальше падение продолжилось, и в условиях значительного превышения предложения физической нефти над спросом цена может быть любой – нефть не очень эластичный товар, даже при падении цены на него новым продавцам взяться, по сути, неоткуда. 

Рубль — традиционно нефтяная валюта. Его стоимость зависит от того, сколько мы получаем денег за наш экспорт, который на 60% состоит из нефти и газа. Цены на газ, кстати, привязаны к ценам на нефть. Буквально за ночь 60% российского экспорта подешевело на 30%. Это означает, что валюты в страну будет поступать гораздо меньше. Курс скорректировался, чтобы сбалансировать спрос и предложение на валютном рынке на новом уровне.

Нефтяной шок и обвал рубля

— С тех пор, как Россия вошла в сделку с ОПЕК, «Роснефть» регулярно заявляла, что это нам страшно невыгодно. Мол, пока участники ОПЕК+ сокращают добычу, мы теряем долю рынка, а сланцевые производители из США — наращивают. Я специально посмотрела статистику BP. Действительно, доля ОПЕК+ немножечко упала после сделки, доля США — выросла. Некоторые хорошие экономисты — например, Константин Сонин — говорят, что из сделки можно было выйти, потому что ОПЕК все равно не влияет на цену нефти фундаментально. Другие экономисты, тоже хорошие, соглашаются, но с оговоркой, что выходить надо было не сейчас. А вы как думаете? 

— С Константином Сониным мы как раз поспорили на эту тему в Facebook. Очень странная у него позиция. Вряд ли и он станет отрицать, что, если вдруг производители предложат на продажу больше продукции, балансирующая цена рынка, очевидно, опустится. ОПЕК оказывала на рынок не только психологическое воздействие. Речь о конкретном физическом сокращении поставляемой на рынок нефти. Если бы участники сделки ОПЕК+ себя никак не ограничивали, цена бы балансировалась все это время, пока были ограничения, на более низком уровне. 

Что касается вашей второй гипотезы — о том, что, может быть, и надо было выходить, но не сейчас. Может быть. Вопрос в том, какие мы преследуем цели. Можно сказать, что картель — это всегда плохо. Наверное. Но это плохо для покупателей. Россия, как продавец, зарабатывала на этой сделке в течение многих лет. 

— И все же наша доля рынка немного сократилась. 

— Изменение доли рынка пренебрежимо мало в сравнении с тем, сколько мы получили денег при высоких ценах. За что, собственно, сейчас идет борьба? «Роснефть» сможет нарастить добычу всего лишь на 300 тысяч баррелей нефти [в сутки]. 300 тысяч — это просто ничто в масштабах рынка. Как раз-таки Саудовская Аравия может значительно увеличить предложение. «Роснефть» — не может. 

Нет и речи о том, что мы совершим такие интересные действия, специально опустим цены, добьемся разорения американских производителей и займем их долю рынка. Не займем. У нас нет столько нефти. Логика «Роснефти» не в этом. Она в том, что цены упадут краткосрочно, коронавирусный кризис разрешится, мировая экономика воспрянет, потребуется больше нефти — и цены устремятся к еще более высоким уровням, чем раньше. Это многоходовочка на отдаленную перспективу.

Но в этой многоходовочке, мне кажется, кое-что не учитывается. Будто бы мы знаем, какова точка безубыточности добычи сланцевой нефти в США. Но представьте, что завтра выйдет Дональд Трамп и скажет: «Я отменяю все налоги». Абсурд, конечно. Но все равно. Какие-то новые могут появиться вводные. Да и при росте цены сланцы вновь оживятся.

— Как вы думаете, эта многоходовочка в принципе может сработать? 

— Это возможно, но гарантии нет. Подобного рода шоки могут всю мировую экономику привести в новое состояние. Говоря о таких сложных системах, как мировая экономика, мы не можем точно посчитать, что будет в будущем.

Даже в относительно простых математических моделях возникает стохастическая динамика (то есть, траектория становится случайной, не просчитываемой) и возникает понятие аттрактора. Это ограниченная область, которая притягивает траекторию и в которой траектория, как правило, остается в течение долгого времени, пока какой-то внешний толчок ее оттуда не выбивает. Есть вероятность, что экономика перейдет в точку, в которой цены на нефть останутся низкими без возврата. Даже несмотря на то, что будет V-образный экономический подъем. 

Что касается сланцевых производителей, проблема не стоит выеденного яйца — на фоне катаклизма, который вызвала пандемия. Может быть, их судьба очень важна для конкретных людей в России вроде главы «Роснефти» или еще кого-то. Может быть, у них это личное. Но если посмотреть на большую картину, очевидно, что через несколько лет никто не вспомнит о том, что случилось. 

Как только цены выйдут на высокий уровень, американские компании опять начнут бурить сланцы. Единственное, к чему приведет наша многоходовочка, это к тому, что у этих компаний поменяются владельцы. Капитал в американской экономике очень мобилен. И это рыночная экономика. Не даром Дональд Трамп сразу сказал: «Браво! Спасибо, что уронили цены на нефть — это то, что нужно Америке». Потому что интересы Америки не тождественны интересам американских производителей нефти. 

Что будет с экономикой России 

— В России, кажется, все наоборот – интересы производителей равны государственным. Недавно Алексей Кудрин говорил, что из-за этой многоходовочки мы потеряем 3 трлн рублей только в этом году. Для сравнения, социальные льготы, которые обещал Владимир Путин все вместе стоят чуть больше 1 трлн рублей. Как вы думаете, что будет с экономикой в целом? В ее масштабе речь о существенных деньгах. 

— Вы абсолютно правы. Масштаб потерь бюджета колоссален — если измерить его в затратах, относительно которых обычно дискутирует правительство и принимает эпохальные решения. Это подъем НДС, очевидным образом убравший значительную часть экономического роста из России, очень вредный для экономики. Заморозка накопительной части пенсионных накоплений граждан, которая у нас уже с 14-го года не формируется. 

Можно вспомнить множество очень нужных, важных, необходимых стране решений, которые приняло это же правительство ранее, но которые были брошены в топку каких-то геополитических решений, которые для руководства страны, очевидно, были важнее благосостояния граждан. Об этом, собственно, и говорит Кудрин. В данном случае желание затоптать американских производителей сланцевой нефти почему-то перевешивает желание видеть российский народ богаче. 

Но, может быть, мы зря так говорим. Мы же знаем, что рано или поздно цены на нефть должны увеличиться и все эти триллионы скомпенсируются. Тогда будет плюс 3 трлн рублей.

— То есть, будет ноль. 

— Может быть, в итоге будет ноль. На ближайшее время у России накоплены резервы, их хватит, чтобы бюджетники не почувствовали особенного напряжения. Зарплаты будут платиться. Сокращать бюджет, может быть, не придется, даже при таком экстремальном развитии событий — на протяжении года, наверное, точно. Резервный фонд позволяет нам находить для бюджета новые рубли, продавая доллары наивным иностранцам, которые вошли в рубль, когда он был дорогой. Конечным получателям денег все равно, как государство у себя их из одного кармана в другой перекладывает. 

Но это если речь только о бюджете. Понятно, что, если мы говорим про более широкую экономику, в целом денег поступает, конечно, меньше. Покупательская способность граждан в российских рублях для разных категорий разная. Появился якорь в виде инфляции, которая в России достаточно низкая. Но если вы живете по сути дела в Еврозоне, потребляете импортные товары, то, конечно же, цены на них вырастут сильнее, чем инфляция, которая измеряет среднюю температуру по больнице.

— Давайте поговорим про цены. В 2014 году, когда резко начали расти цены, люди выстраивались в очереди, брали по две микроволновки в одни руки, по две стиральных машины. Сейчас мы такого, кажется, не видим. 

— Неправда. Видим. Слышал по радио об очередях в автосалонах. И продажи увеличились дневные в семь раз. Это не паника, это рациональное поведение наших граждан, которые не через один кризис прошли. 

— То есть, стоит купить микроволновку, думаете? 

— Конечно. Вряд ли курс рубля вернется быстро на прежний уровень. Если вы планировали покупку какой-то электроники в течение ближайшего месяца или двух или, тем более, автомобиля, то, конечно, имеет смысл купить, пока цены не изменились. Скорее всего, это будет хорошая сделка.

Но если вы не собирались ничего покупать и задумались об этом, только потому что цены могут вырасти процентов на десять, то этого делать не надо. Вы все равно не продадите потом тот же автомобиль дороже. Думаю, в автосалоны побежали ровно те люди, которые и так собирались купить машину.

— Еще один «народный» вопрос: что будет с рублем?

— Ни один профессиональный трейдер вам не скажет, что будет с курсом, определенно, точно. Можно говорить о том, чего точно не произойдет. Таких колебаний, как в 2014 году, когда с 30 рублей доллар вырос до 80 и стабилизировался примерно 70 или 65, в этот раз не будет практически при любом варианте развития событий в будущем. Почему я в этом уверен? Потому что в России произошла так называемая макроэкономическая стабилизация. Бюджет верстался исходя из $42 за баррель, а дополнительные доходы помещались в резервный фонд. 

— Каково ближайшее будущее? 

— Ближайшее будущее – это, скажем так, недели. Возможны значительные колебания. Дальше — развилка.

Если пик глобального кризиса из-за пандемии будет пройден, скорее всего, ситуация на фондовых рынках перестанет ухудшаться, цены на нефть перестанут падать. (Хотя падение цен на нефть — это немножко более сложная вещь.) Рубль может укрепиться. 

Есть другой вариант, менее вероятный, на мой взгляд: переход мировой экономики в новую фазу. В этом случае мы будем свидетелями так называемого медвежьего рынка: будут приходить новости о том, что на самом деле все гораздо хуже у компаний, пострадавших от коронавируса, и фондовый рынок продолжит падать. Соответственно, у компаний будет меньше денег, последуют банкротства, ресурсы продолжат дешеветь. Установится что-то похожее на Великую депрессию. Курс доллара к рублю пойдет штурмовать новые высоты. Но такого грандиозного падения, как в 2014–2015 годах, не будет все равно. Курс сейчас плавающий, он автоматически подстраивается под внешние условия без какой-то задержки. У ЦБ накоплено $570 млрд — это больше, чем весь внешний долг российской экономики в иностранной валюте.

Почему я считаю второй сценарий менее вероятным? Со времен Великой депрессии общество развилось, регулирование стало более совершенным, финансовая система стала гораздо более гибкой, а центральные банки и правительства – более активными и решительными.

— При плохом сценарии нашему государству все-таки придется сократить расходы. 

— Оно может себе это позволить. Российский народ покорен, молчалив, не протестует, готов это принять. Будут просто меньше тратить, консолидировать бюджет, сводить его при новом курсе, при новых ценах на нефть, держать инфляцию вблизи целевого ориентира. 

Смысл политики инфляционного таргетирования с жестким бюджетным правилом, к которой мы перешли после 2014 года, в том, что Центральный банк делает все для того, чтобы цены в стране не менялись сильно, как раньше, инфляция была вблизи целевого значения в 4%. Это плюс для всех, кто держит сбережения в рубле – их покупательская способность не должна сильно уменьшиться. Минус — из экономики изымались деньги для формирования резервов, так что сокращались доходы и потребление. 

Какое имеет значение инфляция для курса? На долгую перспективу отношение курсов валют разных стран должно примерно соответствовать принципу так называемого паритета покупательской способности. Сейчас инфляция в США и в России примерно одинаковая. Разница по плану – около 2-3 %. Таким образом, если ЦБ удастся удержать инфляцию, то долгосрочно рубль должен дешеветь к доллару примерно на 2-3% в год, или на 20-30% за 10 лет. Трудно в это поверить, когда рубль обесценивается на 30% за пару месяцев, однако и масштаб внешнего шока колоссален. Но не надо забывать, что при этом в 2019 году рубль укрепился к доллару на 15%. Такие колебания нормальны.

Это устойчивая макроэкономическая конструкция, она позволяет нашу так называемую стабильность с нулевым ростом транслировать в будущее практически бесконечно. Но и сбоев исключать нельзя. Допустим, государству не удастся сократить бюджетные расходы. Тогда это путь Венесуэлы: гиперинфляция, массированный вывод капитала, коллапс политической системы. Раз в 100 лет такое в нашей стране случается — гораздо реже, чем финансовые кризисы.

Десять лет застоя

— Я понимаю, что финансисты ненавидят такие вопросы, но все же спрошу: доллары надо сейчас покупать? 

— Думаю, что надо продавать. Как я уже сказал, с моей точки зрения, более вероятный сценарий — это то, что в ближайшие недели или, максимум, месяцы пик кризиса будет пройден. 

Китай, можно с уверенностью уже сказать, эпидемию победил, новые случаи — единичные. В Италии все в разгаре, много погибших, но ситуация уже начала улучшаться (новых случаев меньше теперь уже меньше, чем раньше). Лавинообразное увеличение числа зараженных — в США. Наверняка то же самое ждет Россию с некоторым лагом. Но ценой определенных мер, которые на самом деле не выглядят катастрофическими, кризис можно будет преодолеть. 

Мне кажется более выгодным сейчас продать доллары, потому что процентная ставка по рублям компенсирует риск того, что доллар к рублю вырастет еще больше. У нас единственная страна, в которой такие высокие реальные процентные ставки: по депозиту вы получите заметно больше инфляции. Но опять же: это если вы верите в то, что сложившаяся в России политико-экономическая конструкция — это навсегда.

— Хочется верить, что не навсегда.

— Но завтра точно не развалится. Мое ощущение как валютного трейдера с 25-летним стажем, прошедшего много кризисов: сейчас лучше воздержаться от покупки долларов, если вы это делаете на горизонт одного года. Никто не запрещает вообще жить виртуально в евровой или долларовой зоне, переводите все сбережения всегда, и если надо, меняйте обратно на рубли, но тогда придется нести транзакционные издержки. 

Давайте все-таки трезво к этому подходить: у нас финансовые инвестиции на 10 лет в стране не делаются. Но, скажем, на год примерно мы можем что-то планировать. Если на горизонте года есть вероятность, что инвестиции в рублях принесут больше, чем в валюте, я бы, наверное, посоветовал входить в рубль. Даже цены на недвижимость сейчас не зависят от курса доллара к рублю, она в основном определяется именно рублевыми издержками, рублевыми ценами. 

— А стройматериалы? Они ведь дорожают из-за падения рубля. 

— Если мы говорим о сегменте массового жилья, то цены там все-таки рублевые, они не меняются со скачками курса доллара к рублю. Они определятся спросом и предложением на рынке жилья. С падением доходов населения упадут и ставки аренды, и желание и возможность покупать недвижимость. А вот продавать придется большему числу, например тем же разорившимся из-за карантина владельцам малого бизнеса.

Вот если вы копите, например, на импортный автомобиль, то копите в евро, если это немецкий автомобиль. Его цена, конечно же, будет зависеть от курса евро к рублю. 

— Получается, если у меня на счете, например, $1000 и я живу в России, мне лучше пойти эти доллары продать?

— Скажу так: вы, скорее всего, сможете больше купить на эти деньги через год, если переведете в рубли и положите на депозит. По доллару ведь вы получаете нулевую процентную ставку. 

— О ставках тоже хотела спросить. Если я правильно поняла из нашего разговора, вы не ждете роста инфляции и, соответственно, того, что ЦБ будет повышать ставку, так?

— Из-за ослабления рубля инвесторы стали выходить из российских активов. В результате доходность по ОФЗ подскочила примерно на 1,5 процентного пункта. По нынешним меркам это грандиозное движение. Некоторые аналитики предположили, что ЦБ пойдет за рынком и поднимет ставку, чтобы сделать рубль более привлекательным. Но я думаю, ЦБ этого не сделает. А если и сделает, то не сейчас.

— А когда?

— Это может произойти, если кризис затянется, доллар уйдет выше 85 рублей и начнется бегство из рубля. Тогда ЦБ может поднять ставку, чтобы люди меньше тратили, больше сберегали. Это позволит сдержать инфляцию на уровне, не сильно превышающем 4%.

Если посмотреть на то, что происходит в мире, почти никто ставку не повышает. Например, Федеральная резервная система, американский центральный банк, ставку понизила — чтобы удешевить фондирование для инвесторов. Национальный банк Украины ставку понизил процента. Повысил пока только ЦБ Казахстана. Он действует в старой парадигме. Был такой рецепт для локальных развивающихся рынков: если не знаешь, что делать, повышаешь ставку. 

— Хорошо вообще, на ваш взгляд, действуют российские ЦБ и Минфин?

— Мне кажется, да. Может быть, не хватало только каких-то вербальных интервенций, но сейчас все на месте, как и пакет стабилизационных мер, ускоренная продажа валюты, получаемой Банком России от Минфина по сделке со Сбербанком.

— Вербальная интервенция — это когда выходит Эльвира Набиуллина и говорит: «Ребята, все будет хорошо, не переживайте»?

— Да. Дело в том, что доверие к ЦБ — это один из инструментов денежно-кредитной политики. Оно формировалось в течение последних лет. Когда возникает кризисная ситуация, можно это доверие употребить, сказав: «Если будет такой-то сценарий, мы будем делать то-то, если такой — то-то». 

— А зачем, кстати, в рамках бюджетного правила ЦБ покупает именно валюту при дорогой нефти? Нам не выгоден сильный рубль? Или мы жертвуем им, чтобы сгладить колебания?

— Когда мы говорим «нам», надо понять, кому именно. Тут есть две стороны. Слабый рубль выгоден прежде всего экспортерам и бюджету. Сильный рубль — почти всем остальным. Это если говорить о краткосрочной перспективе.

Долгосрочно же нам выгоден стабильный рубль. Именно поэтому было придумано бюджетное правило — чтобы сбалансировать рубль. Вы просто можете лучше планировать, когда у вас меньше колеблется курс, когда экономические показатели не определяются просто ценами на нефть. 

— То есть, наша экономика как зависела от нефти, так и зависит? Просто придумали механизм, который сглаживает скачки рубля?

— Да. Добиться диверсификации экономики не получается. Времени на раскачку нет, но раскачка идет 20 лет. Потому что это производная политики. Наверное, политическая система просто отторгает людей, которые могли бы создавать здесь инновационную экономику. Любой стартап, который как-то развивается, конечно, уходит на Запад, в ту эмоциональную среду, где основатели могут себя чувствовать спокойно.

Когда восстановится фондовый рынок

— Этот кризис – это ужас или уже ужас-ужас, как в 2008 году?

— Сравнимо с 2008 годом, если посмотреть на размах колебаний на фондовом рынке, на размах колебаний цен на нефть. В России при этом амплитуда несколько меньше, и вряд ли она будет такой же, как в 2008-2009 годах. 

Многие называют пандемию спусковым крючком, который позволил привести цены финансовых инструментов к более, скажем так, справедливому уровню. Если мы говорим конкретно об американском фондовом рынке, который рос больше 10 лет, доходность акций на нем стала заоблачной. Она уже не оправдывалась премией за риск в эпоху низких ставок. На основании этого многие предполагали, что рынок может обвалиться даже сам по себе. 

При этом никто не знает, какова настоящая, справедливая стоимость акций. Она зависит от будущего, а будущего мы не знаем. Случаи в истории, когда рынок становится медвежьим надолго, когда акции в среднем не растут, а падают, были. Есть та же Япония, которая 20 лет находилась в таком тренде. Никто еще полгода назад и помыслить не мог, что ставка по американскому доллару будет 0% годовых. 

— А российский фондовый рынок когда сможет выйти из кризиса?

— Американский рынок и российский очень сильно коррелируют. Динамика российского фондового индекса в краткосрочной перспективе практически полностью повторяет динамику американского: там упали — здесь упали. Но мы можем упасть и без американского рынка, если, например, вводятся санкции. А вот вырасти асинхронно быстро не можем. 

Другое дело, что российский фондовый рынок был очень хорош. У нас акции довольно сильно росли, потому что были недооценены с точки зрения классических мультипликаторов (соотношение рыночной стоимости бумаг и финансовых показателей компании. – The Bell). При этом на российском рынке очень высокая дивидендная доходность. Если цены на нефть отскочат, этот фактор сохранится. Правда, я здесь не беру в расчет структурные изменения, которые могут случиться в связи с волатильностью политической системы. Сейчас не совсем понятно, что происходит с конституционным процессом.

— Вроде стало понятно.

— Ну как понятно? Зачем вообще всю эту пляску было устраивать? Чувствуется какая-то неуверенность во власти. Может быть, бюджетная консолидация ей не удастся… Может быть, какие-то протесты будут… Потом, мы видели интервью президента, в котором он говорит о том, что бизнесмены — «жулики». Такое отношение к бизнесу как к чему-то несущественному или даже вредному стало проявляться только сейчас. Раньше президент и правительство демонстрировали приверженность рынку. На каждом форуме ВТБ «Россия зовет» выслушивать планы глобальной приватизации. Где эти планы? 

— Я заметила, что, когда Путин заявил, что будет править до 2036 года, рынок на это вообще никак не отреагировал. Почему?

— Это уже было заложено в цены. 

— Раньше наш фондовый рынок был непопулярен среди непрофессионалов. И вдруг в прошлом году туда пришла куча народа, просто потому что появились удобные приложения, они активно рекламировалось. И вот сейчас произошло первое падение. Как вы думаете, эти люди побегут?

— Конечно, это ужасный тайминг. Только появились удобные сервисы, приложения, работающие по принципу «зашел — купил», как вдруг происходит такое. Психологически, я думаю, это очень тяжело будет пережить. С другой стороны, мне кажется, в целом профессиональный уровень частных инвесторов растет. Все-таки люди уже понимают, что фондовый рынок — это риск.

— Как действовать тем, кто хочет продолжить инвестировать? Что покупать, что продавать? 

— Конкретные фишки я обсуждать не буду. Покупать надо, как станет понятно, что фундаментально ситуация разворачивается, но при этом еще может быть эмоциональное ощущение паники. Как правило, 90% людей этот самый удачный момент не ловят. Сделать это можно только случайно. 

Непрофессиональному инвестору я бы предложил такую модель: если вы готовы инвестировать сумму Х и забыть про нее хотя бы на год, два или три, можно разбить ее, допустим, на шесть частей и каждый месяц, начиная с сегодняшнего дня, в течение полугода покупать. В этом случае вы с достаточно большой вероятностью поймаете и  самую низкую стоимость и сформируете суммарный портфель по низким ценам. Вряд ли разворот наступит позже, а рынок после этого скорее всего продолжит расти несколько лет – до следующего катаклизма. Однако гарантий тут вам никто не даст – на то он и риск, что всегда есть вероятность более негативного сценария.

Анастасия Стогней.

 

На снимке – Сергей Романчук.

Авторизуйтесь, чтобы оставлять комментарии