Александр Галич
30.10.2018 Культура

Юбилей Галича: неожиданное эхо

В ночь с 19 на 20 октября Первый канал российского ТВ показал музыкальный вечер памяти знаменитого поэта, сценариста и барда Александра Галича – к 100-летию со дня его рождения.  В конце месяца вокруг этого события в либеральных СМИ развернулась на удивление злая полемика.  Два самых показательных и ярких текста по теме – в подборке ниже.

Галич как алиби

Почему поэт, за распространение записей которого в СССР сажали по политической статье, на один вечер стал героем ТВ

100 лет со дня рождения Галича. Поэта крамольного, опального, не укладывающегося в форматы. Но не заметить дату нельзя. Выходят передачи, пишутся статьи, а 20 октября концерт его памяти покажут на Первом канале. Диссидент и антисоветчик Галич становится мейнстримом? Это возможно?

Десять минут до начала концерта. У входа в «Градский-холл» стоит Константин Эрнст, в холле давка. Две шустрые девушки с холодными глазами отдают распоряжения массовке: «Те, кого отобрали, проходите, остальные стоят тут. Кто наши, первый ряд занимаем. Нет, сюда ходить запрещается». Дресс-код: корпоратив в бухгалтерии. И взгляд такой: я правда же хорошо выгляжу? Увидели на сцене баян, сдержанно засмеялись. Показали руками, как на нем играют. Туда-сюда. Да, смешно, если вдуматься. Это для них на сайте «Градский-холла» размещен скрин из «Википедии»: «Галичу было запрещено давать публичные концерты. Его не печатали и не позволяли выпустить пластинку. Его песни распространяли и передавали друг другу в магнитофонных записях, которые изымались работниками КГБ при обысках».

Эфир на Первом. С одной стороны, что в этом плохого, кроме хорошего? Миллионы людей услышат его песни, задумаются. Тем более что аналогии прозрачные: и про референта из органов, и про машины с обкомовскими номерами, и про холуев да топтунов с секретаршами. С другой, Галич на Первом — это как «меня к себе зовут большие люди, чтоб я им пел «Охоту на волков».

Присвоение системой того, что изначально антисистемно, превращение боли в интертейнмент. Одним словом, постмодернизм.

На заднике — фото Галича с сигаретой в руке. Выражение лица несколько ошарашенное: вы что, совсем охренели?

Очень приличные люди в этот вечер на сцене. Выходит Познер и рассказывает, что Галич не был обижен властью, даже получил премию КГБ. Выходит Ширвиндт и говорит: «Хочется выглядеть баррикадным диссидентом, но нет». Выходит Градский и поет «Молчание — золото». На заднем плане кадры лесоповала. Голос у него богатейший.

Все очень достойно, никаких фонограмм, что в телевизионных условиях редкость. В нужных местах подключаются аккомпаниаторы: гитара, бас, ударные. Есть своя прелесть в том, чтобы услышать эти песни в качественном звучании. Одна из главных причин, почему сейчас мало слушают Галича, — вовсе не его политическая позиция. Почти нет качественных записей (исключение — норвежский диск «Крик шепотом»). Какую ни включишь — все шипит, фонит, частоты срезаны, даже слова не всегда разборчивы. Удовольствия никакого. Для человека ХХI века, чье ухо привыкло к богатым аранжировкам, к хайфаю и даже хайэнду, слушать его — тяжелое испытание. Галич это понимал. При попытке сделать хорошую запись, как мы помним, он и погиб.

Выходит Макаревич, ни слова не говоря, поет «Когда я вернусь» и уходит. Макаревич в галичевской теме человек не случайный. В 2014-м он записал целый альбом его песен — «Облака». Ему же принадлежит одно из лучших посвящений Галичу:

Ведь это ж только вам чудится,
Что все идет, как вам хочется…
А я искал его улицу,
Вспоминал его отчество…
Вы в спокойствии тонете,
Но когда дурить бросите —
Вы его еще вспомните,
Вы о нем еще спросите.

Наверняка ему есть что сказать об Александре Аркадьевиче. Но нет, поет и уходит.

История рок-исполнений Галича не очень длинная, но имеется. «Облака» записывал Шевчук, «Аллилуйю» — Сукачев. На подготовленном к столетию трибьюте «Веселый разговор» (лейбл «Отделение Выход») исполнители более андерграундные: Умка («Ой, не шейте вы, евреи, ливреи»), «МашнинБэнд» («Сердце, молчи»), Чернецкий и Чиж («Эрика» берет четыре копии»), Сергей Селюнин («Я вышел на поиски Бога»). Показательно отсутствие во всех галичевских проектах Гребенщикова. Он, впрочем, и Высоцкого не поет. Из троих наших главных поэтов с гитарой его выбор — Окуджава.

Рок-Галич существует, но существует и поп-Галич. На сцену выходит Александр Маршалл в темных очках. Помните такого? Когда-то он выступал в нашей экспортной хард-рок группе «Парк Горького». Потом стал записывать откровенную попсу вперемешку с шансоном. Плюс патриотический уклон. В прошлом году сыграл в Донецке на концерте, посвященном Дню республики, духоподъемную песню:

Я русский, я тот самый колорад.
Совдеповский отстой, фашист
и вата.
Я тот, кто любит водку и парад.
Я отпрыск победившего солдата.

В «Градский-холле» он пел «Отчий дом» Галича, тоже, если вдуматься, патриотическое произведение, только патриотизм его другого свойства, горький, а не победительный и хвастливый. Написал ее человек, выкинутый из своей страны, умерший на чужбине:

Как же странно мне было,
мой Отчий Дом,
Когда Некто с пустым лицом
Мне сказал, усмехнувшись,
что в доме том
Я не сыном был, а жильцом…
— А в сыновней верности в мире сем
Клялись многие — и не раз! —
Так сказал мне Некто с пустым лицом
И прищурил свинцовый глаз.

«Был ли Галич патриотом?» — спрашивает в паузе Познер. И отвечает: «Конечно, был». Вот это и называется стиранием граней.

Из статьи «Песня — это оружие» («Вечерний Новосибирск», 1968): «Галич, кривляясь, издевается над самыми святыми нашими понятиями… Вот ведь до чего доводит потеря чувства гражданственности! Да разве можно вот этак — о своей родной стране, которая поит тебя и кормит, защищает от врагов и дает тебе крылья? Это же Родина, товарищи!»

Еще одну грань стер Скляр, спевший на концерте «Мы похоронены где-то под Нарвой» («Где полегла в сорок третьем пехота/Без толку, зазря,/Там по пороше гуляет охота,/Охота, охота,/Там по пороше гуляет охота,/Трубят егеря!»). Трудно не вспомнить в этой связи две песни из актуального репертуара Скляра: «Возьмем Манхэттен, а потом Берлин» и «Когда война на пороге,/Нам слышен голос заветных времен,/Русские своих не бросают — это закон», написанную в разгар событий в Крыму и на Донбассе. Сегодня, в 2018-м, не только Крым наш, но и Галич.

Были на концерте и смешные моменты. Когда пели «Тонечку», на словах «Отвези ж ты меня, шеф, в Останкино» Эрнст понимающе переглянулся с соседом и принялся аплодировать. Во время исполнения Шнуровым песни про то, как зэки ломали памятник Сталину, из зала вдруг стал подпевать Градский: «Малосольный огурец кум жевал внимательно». А потом закричал: «Молодец, Сережа, давай!» Песня довольно страшная, не знаю, почему Шнур выбрал именно эту вещь, но лучше всего у него вышла концовка: «Дай-ка, братец, мне трески и водочки немного».

«Преуспевающий человек, как он стал диссидентом?» — недоумевал Познер. Это, действительно, понять сложно.

А потом что-то про «бодряческий смех боевитых мужчин и женщин». Я оглянулся вокруг и именно этот бодряческий смех услышал. На сцену вышла Ольга Кормухина (весной она пела на открытии Крымского моста), сказала: «Я всегда мечтала петь бардов» и бодрячески рассмеялась. Люди хихикали, хлопали в такт, радовались. С другой стороны, хорошо, что это возможно. Вспомним, что Галич был чуть ли не единственным автором-исполнителем, распространение записей которого приравнивалось к антисоветской агитации. Сажали и за других, но по статье «спекуляция», а тут — политическая статья.

Максим Кравчинский в книге «Музыкальные диверсанты» пишет об одесском коллекционере Станиславе Ерусланове, который получил четыре года колонии за Галича. А в 1982 году, как пишет Михаил Аронов в биографии Галича, был осужден Петр Бутов за хранение целого ряда изданий. Их перечень начинался со сборника стихов «Поколение обреченных», в котором, как утверждало обвинительное заключение по его уголовному делу, «А. Галич с антисоветских позиций возводит грубую клевету на коммунистов, органы правосудия и управления СССР, извращает политику партии и Советского государства в области внешней политики. Вся книга проникнута ненавистью к Советской власти».

Хочется верить, что все это в прошлом, и Галич просто хороший поэт, а то, о чем он пел, уже неактуально, но оно актуально. И Эрнст, четко понимающий, что можно, а чего нельзя, не может этого не знать. Какие же у него мотивы? Я верю, что он искренне любит Галича, у него вообще прекрасный вкус. Я замечал такое за целым рядом музыкальных продюсеров. Дома они слушают изысканную музыку, а в эфир транслируют шлак, потому что «народ не поймет» и вообще главное — рейтинги. Но раз в жизни, тем более к столетию, можно дать в эфир то, что любишь.

Возможно, он думает о будущих мемуарах. Там можно будет описать этот смелый поступок. Типа, я выбираю свободу. Страшное было время, все боялись, можно было лишиться работы, и вот, с огромным трудом… Галич — алиби своего рода. Потом можно будет сказать, что у нас на канале был тогда не только Петр Толстой со своей пропагандистской передачей, но и Александр Аркадьевич. Тут к месту вспомнить пророчество одного из героев Ремарка. Когда война кончится, говорил он, окажется, что в Германии не было ни одного фашиста, все как один боролись с Гитлером.

На Галиче клеймо антисоветчика. Но ведь это не главное в нем. Если бы людей в лагеря сажала какая-то другая власть под руководством другой партии, его бы это тоже вряд ли устроило. Важнее антисоветизма нонконформизм, отказ приспосабливаться, юлить, врать, бояться. А это совсем непопулярное сейчас качество. Ровно так же, как пятьдесят лет назад, все всё понимают, но, выйдя с концерта или включив магнитофон, продолжают заниматься тем же, чем занимались до этого: приспосабливаться, юлить, врать, бояться.

Концерт окончен. Через два месяца, 11 декабря, — столетие Солженицына. Наверняка его тоже пышно отпразднуют по ТВ. Не удивлюсь, если юбиляра поздравят руководители ФСИН, а пара офицеров ФСБ зачитают вслух главы из «Архипелага ГУЛАГ». Важная, актуальная сейчас книга.

Ян Шенкман, спецкор.

Этот материал вышел в № 116 от 19 октября 2018 (что вообще-то поразительно, учитывая время показа вечера по ТВ), а 25 октября Александр Минкин (экс-звезда «Московского комсомольца») ответил спецкору Шенкману в блоге на «Эхе Москвы».

 Суд над Эрнстом

Эрнст устроил для всей страны юбилей Галича. Решил и сделал. Первый канал показал и фильм о Галиче, и концерт, где знаменитости пели его песни. 

Фильм, снятый Якович, очень хороший, а местами отличный. Зрители то смеются, то изумляются, то утирают слёзы. Галич — уникальный талант, герой, страдалец, красавец, любимец женщин, диссидентов, физиков и др. 

Концерт вышел «разным» — уж больно разные были собраны исполнители. Кому-то понравились одни, кому-то — другие, кто-то радовался всему, а кто-то, как потом оказалось, — ничему. 

Но самое главное: это было на Первом. Значит, о Галиче узнала вся страна. Точнее: получила возможность узнать, услышать, понять. 

Абсолютное меньшинство Галича знает всю жизнь, помнит и «Облака», и «Караганду», и «Парамонову», и «Тонечку», и «Леночку» — меньшинству этому Первый глаза не открыл. Мы не просто помним, мы слушаем, иногда поём, а порой и цитируем: промолчи — попадёшь в палачи. 

Пусть другие кричат от отчаянья,  
От обиды, от боли, от голода!  
Мы-то знаем: доходней молчание,  
Потому что молчание — золото!  

Вот как просто попасть в богачи,  
Вот как просто попасть в первачи,  
Вот как просто попасть в — палачи:  
Промолчи! Промолчи! Промолчи!..

Но абсолютное большинство населения страны сейчас Галича либо не знает, либо напрочь забыло. Вот ему-то, абсолютному большинству, Первый глаза открыл. 

Сперва хвалебный фильм об антисоветчике, антисталинисте, античекисте, о «предателе Родины» (так клеймила Галича советская печать). А потом концерт, где прозвучали его песни, — немыслимые на госТВ. (Так казалось всем до этого концерта.) Песни, убийственные для бесчеловечной власти, для аппаратчиков, кто бы ни сидел на троне. Песни, обращённые в будущее, где предсказано воскрешение памятников Сталину. 

Когда в городе гаснут праздники, 
Когда грешники спят и праведники, 
Государственные запасники 
Покидают тихонько памятники. 

То он в бронзе, а то он в мраморе, 
То он с трубкой, а то без трубки, 
И за ним, как барашки на море, 
Чешут гипсовые обрубки. 

Пусть до времени покалечены, 
Но и в прахе хранят обличие. 
Им бы, гипсовым, человечины — 
Они вновь обретут величие!

Написано в 1963-м. Через полвека мы дожили до этого будущего. Величие вновь обретено. И вдруг телевизор спел своему народу: бойтесь того, кто скажет «я знаю, как надо». 

Не бойтесь сумы, не бойтесь тюрьмы, 
Не бойтесь пекла и ада, 
А бойтесь единственно только того, 
Кто скажет: «Я знаю, как надо!» 
Кто скажет: «Тем, кто пойдет за Мной, 
Рай на земле награда!» 

Гоните его ! Не верьте ему! 
Он врёт! Он не знает, как надо!

Но эта заметка не про фильм, не про концерт. О них тут сказано лишь для понимания неожиданных последствий. В том числе, позорных до изумления. 

***

Недовольство и негодование некоторой части общества наиболее полно и концентрированно выразилось в статье «Галич как алиби» («Новая газета», 19.10.2018). Статья заслужила аплодисменты, её цитируют, на неё ссылаются. 

Главный её смысл сформулирован в заголовке: мол, фильм и концерт памяти Галича станут алиби Эрнста, когда его будут судить. Прямо про суд в статье не написано; там мысль выражена так: «Эрнст, чётко понимающий, что можно, а чего нельзя. Какие же у него мотивы? Галич — алиби своего рода. Потом можно будет сказать, что у нас на канале был тогда не только Пётр Толстой…» 

Слова «суд» нету, но «алиби» — термин из Уголовного кодекса. И статью поняли именно так. В интернете комментаторы статьи прикидывают: удастся ли хитроумному Эрнсту уйти от суда или «Галич как алиби» его не спасёт? 

Чей же это будет суд, где Галич — антисоветчик и антисталинист — станет защитой, оправданием для Эрнста? Кто эти судьи, в чьих глазах Галич послужит алиби? 

Не будем придираться к малограмотному автору статьи, которому кажется, будто алиби — это заслуга или орден, за которые суд, вынося приговор, может сделать снисхождение, сбавить срок. 

Всюду — и в статье, и в откликах — говорилось о том, какой Эрнст умный и предусмотрительный: алиби зарабатывает. Но алиби — не доброе дело. Алиби означает, что человек не мог совершить преступление, ибо не был на месте преступления. Для нас, однако, важнее не терминологические ошибки, а суть. Будем временно считать, что алиби это орден за заслуги. Галич как орден. 

Но в глазах фашистов — Галич не орден. В глазах Кадырова — Галич не алиби. В глазах церковников — Галич не алиби. 

Галич — хороший в глазах свободомыслящих людей, убеждённых демократов, правозащитников. Только в их глазах Галич — заслуга, смягчающее обстоятельство. Выходит, они и будут судить Эрнста. Отлично. 

Дамы и господа, вы, значит, верите, что ещё при жизни Эрнста к власти придёте вы: прогрессивные, духовные, свободные защитники прав человека. Ну и начнёте судить. По какой статье? Уж не за оскорбление ли чувств-с? 

Будете судить тех, кто показывал то, что вам не нравится, и делать снисхождение (снижать срок заключения), если иногда они показывали то, что вам нравится. 

У правозащитников прийти к власти — один шанс из ста. У фашистов разного толка — 99. Выходит, Эрнст дурак. Новая власть, скорее, будет его судить именно за Галича. В глазах новых хозяев Галич окажется отягчающим обстоятельством. 

Но можно и не гадать о будущем; не ждать, пока доползём до горизонта. Умри ты сегодня, а я завтра. Мы живём сегодня. Концерт Галича, антисоветчика, античекиста, антисталиниста, — это, что ли, способ понравиться в Кремле? 

Если действовать из шкурных интересов, надо составлять концерты из песен, восхваляющих Сталина. Этих песен сотни, а то и тысячи. Исполнителей толпа сбежалась бы, сами платили бы за право участвовать. 

***

Отвратительно и позорно не верить, что человек делает что-либо просто потому, что хочет это делать; говорит, что думает. 

Если в каждом поступке вы видите чей-то заказ, то чем вы отличаетесь от Кремля, который твердит, что мы будто бы ходим на Болотную за печеньки Госдепа? Чёрт вас знает. 

Не стал бы писать об этом, не стал бы дразнить мнительную обидчивую злобную чернь (так Пушкин отзывался о светском обществе). Но на 4-й день после «Новой» (23 октября, - прим. Ю.А.) в «Собеседнике» появилась заметка Быкова «Столетие Галича и последняя разводка». (Подзаголовок: «Столетие Александра Галича отметили на Первом канале. Почему?»

Это «почему?» ясно говорит, что самого Галича, его песен и его 100-летия — недостаточно. Обязательно должна быть ещё какая-то тайная причина, пружина. 

Заметка в «Собеседнике», где намешаны скрепы, НАТО и пр., кончается так: «Галич — сам так и не освободившийся из состояния заложника — сделал это состояние фактом культуры. Наверное, на Первом канале этого ещё не поняли. А может, поняли и на всякий пожарный приобрели себе индульгенцию». 

Запоминается последняя фраза — в ней-то и объяснена причина теле-юбилея. Про Галича «в состоянии заложника и факта культуры» понять и впрямь трудно. Зато про индульгенцию — легко. 

В истории Галич на Первом слово «индульгенция» гораздо точнее, чем «алиби». Индульгенция — отпущение грехов, которое покупают за деньги. 

Первый, значит, купил себе отпущение грехов на монетку с профилем Галича. Кто же эти инквизиторы, которые принимают такую валюту? 

С точки зрения могущественных тёмных сил, Эрнст не индульгенцию заработал, а согрешил, разоблачил себя как еретика. Но если за Галича будут прощать — значит, нас ждёт инквизиция светлых сил. Ура. 

Быков упоминает (как и автор «Новой») «Песню об отчем доме», переводит стихи Галича в газетную прозу: «Некто с пустым лицом и свинцовым глазом — всегда хозяин, а мы всегда должники»; и добавляет: «В этой песне Галича, которая против авторской воли сделала его своим для российского начальства, зафиксирована одна из двух главных духовных скреп…»

Прерываем цитату, потому что совершенно неинтересно, какой вывод будет сделан из абсолютно ложной посылки. Никакая песня Галича не сделала и не могла сделать его своим для российского начальства. Этого просто не может быть никогда. Исторических примеров довольно: Булгаков не стал «своим» — не помогла ему пьеса «Батум» о Сталине, Ахматова и Мандельштам не стали «своими» — не помогли им оды Сталину. Никакой талант не может стать своим для императора-диктатора. Пушкин не раз старался, а своим не стал. До самой смерти был под надзором тайной полиции. Напомню фразу Сталина, который сказал знаменитому кинорежиссёру: «Вы хотели нам угодить, а нам угодить невозможно». Гениальная формула. 

***

Продвинуть Галича в нынешний народ — безусловно, доброе дело. А комментаторы злились ещё и на то, что некоторые песни Галича исполняли недостойные, презираемые. Но ведь это у каждого свои достойные и свои презираемые. Поклонники Шнура, Скляра, Гусевой, Фоменко услышали, как их кумиры поют Галича и, возможно, решат послушать, как он сам поёт свои песни. По мне Шнур, Конкина и Гусева были хороши. Градский замечателен. Скляр плох, Фоменко ужасен (пел, заглядывая в бумажку, то есть текст чужой для себя, непрожитый). 

Хорошо вы относитесь к Ширвиндту, плохо ли, но включите запись концерта на сайте Первого канала и услышите, какими словами Галича начинает Ширвиндт концерт. 

Будьте ж счастливы, голосуйте,  
Маршируйте к плечу плечом, 
Те, кто выбраны, — те и судьи, 
Посторонним вход воспрещён.  

Нет! Презренна по самой сути  
Эта формула бытия!  
Те, кто выбраны, — те и судьи??  
Я не выбран, но я — судья!!

По стилю статья «Галич как алиби» — типичный шершавый советский фельетон про тунеядца, где надо сразу настроить читателя на верный лад. Начинается так: «У входа стоит Константин Эрнст, в холле давка. Две шустрые девушки с холодными глазами отдают распоряжения массовке. Дресс-код: корпоратив в бухгалтерии. И взгляд такой: я правда же хорошо выгляжу?»

Шустрые девушки, холодные глаза, дресс-код бухгалтерского корпоратива… Это называется «давать установку», настроить читателей: вас ждёт рассказ о пошлости, о дряни. 

Автор старается изо всех сил. Оцените: «Присвоение системой того, что изначально антисистемно, превращение боли в интертейнмент. Одним словом, постмодернизм». Братцы, при всём уважении к сочинителю статьи, это же бессмысленный набор слов. Вы зачем так? 

Последняя цитата из «Новой»: «Одна из главных причин, почему сейчас мало слушают Галича, — вовсе не его политическая позиция. Почти нет качественных записей. Какую ни включишь — все шипит, фонит, частоты срезаны, даже слова не всегда разборчивы. Удовольствия никакого. Для человека ХХI века, чье ухо привыкло к богатым аранжировкам, к хайфаю и даже хайэнду, слушать его — тяжелое испытание. Галич это понимал. При попытке сделать хорошую запись, как мы помним, он и погиб».

Старые записи Галича отличного качества: не шипят, не фонят, частоты на месте (если конечно искать записи в приличных местах, а не на помойке). Но это пустяк, невежество, не более того. Фантастичнее другое: Галич, оказывается, понимал, что ухо человека ХХI века привыкло к богатым оранжировкам, попытался угодить этому человеку будущего и погиб «при попытке сделать хорошую запись». Романтичнее, конечно, было ему погибнуть при попытке к бегству… 

Мат запрещён. Поэтому спрошу вежливо: кто эти «мы», которые помнят, что Галич погиб, «делая хорошую запись»? Кто эти люди и куда им вставили жёсткий диск с такими безумными воспоминаниями? Есть официальная версия: Галич погиб, подключая антенну к телевизору. Есть версия, что его убили агенты советских спецслужб. Это всё. А «хорошую запись» он делал бы не дома (на телевизор вместо магнитофона), а на профессиональной аппаратуре в студии радио «Свобода», где тогда работал. 

Без хайфая, хайэнда и богатой аранжировки слушать Галича «тяжёлое испытание», «удовольствия никакого»? Глядишь, завтра какой-нибудь эстет напишет: никакого удовольствия от «Мимино», «Белого солнца пустыни», «Криминального чтива» — они ж сняты не в 3D, а  фильмы Чаплина вообще гнилой мусор: чёрно-белые, немые, качество дрянь, скорость не та… 

***

...Концерт был в прошлую пятницу, а на этой неделе вечером во вторник в эфире «Эха Москвы» выступала Альбац. 

ВЕДУЩИЙ. Событие прошедшей недели — это столетие Галича и концерт памяти Галича на Первом канале, где был Эрнст, где Эрнст аплодировал и смеялся. Вы смотрели, вы читали про это? 

АЛЬБАЦ. Я включила этот концерт и пришла в абсолютный ужас, потому что стихи Галича, крик, который стоит на сцене, и всё это исполнение, весь этот антураж, по-моему, не имеет никакого отношения к Галичу. 

ВЕДУЩИЙ. На День милиции больше похоже, да? 

АЛЬБАЦ. Да. Вот, что-то в этом роде. И такой крик, и как-то это… Скорее как-то это было в стилистике Высоцкого. Зачем им Галич? Заметьте, что там не было ни «Кадиша», знаменитой памяти Януша Корчака песни Галича. Не было «Клима Петровича», знаменитой серии антисоветской совершенно. Они взяли вот такой, большое такой вот, зэковскую романтику, которая… 

Это такое безобразное враньё, опровергая которое, утонешь. Но и промолчать нельзя. 

Альбац «пришла в абсолютный ужас». Она уж слишком строга. На сцену выходили (по алфавиту) Градский, Гусева, Камбурова, Качан, Конкина, Макаревич, Миркурбанов, Митяев, Филиппенко, Ширвиндт, Шнур… И всё это «абсолютный ужас» и «крик в стилистике Высоцкого»? То есть ей и стилистика Высоцкого поперёк горла? 

Альбац говорит, что не было «Клима Петровича». Неправда, был. Она говорит, что сплошь была «зэковская романтика». Это несусветное враньё и очень глупое — ведь концерт доступен в интернете. Да и произношение «зэкОвская» изумляет — где Альбац его усвоила? Она говорит про сплошной крик. Одна дама действительно орала как сумасшедшая, но были и те, кто пел тихо, почти шёпотом. Митяев отнюдь не кричал посящённое Галичу: 

Облаком ли, «Гамлетом»… 
Кто откроет дали нам? 
Ирода ли Сталина 
Нас придавит груз? 
Кто душой ли, оком ли 
Разглядит порока лик? 
Деспота, пророка ли 
Нам пошлёт Иисус?

Это что ли зэкОвская романтика на вкус Альбац? Ну и, конечно, всё та же шаблонная конспирология: «зачем им Галич»? 

АЛЬБАЦ. Моя гипотеза заключается в том, что люди при власти, в том числе и Эрнст, стали чувствовать, что ситуация затряслась, что она может поменяться, и начали раскладывать яйца в разные корзинки. 

Узнаёте? Галич как алиби, Галич как индульгенция, Галич как спасательное яйцо, подброшенное в высокодуховную корзинку. 

Если б власть затряслась и решила спасаться концертами Галича, они бы состоялись на всех каналах (как на всех сразу показывают, например, бессмысленные интервью премьер-министра). Но нынешняя власть даже с перепугу не  станет искать в песнях Галича своё спасение (от кого?). 

«Зачем им Галич?», «Нашего Галича мы им не отдадим!» — так и говорят, и пишут. Кто вы? Давно ль он ваш? Купчую покажите. 

Пелевин таких раздел догола: «Главная мысль, которую человек пытается донести до других, заключается в том, что он имеет доступ к гораздо более престижному потреблению, чем про него могли подумать. Одновременно с этим он старается объяснить окружающим, что их тип потребления гораздо менее престижен, чем они имели наивность думать. Это может быть потребление вещей, впечатлений, культурных объектов, книг, концепций, состояний ума и так далее». 

Сам Галич был принципиально всенародным — от официантки и шофёра до маршала, от зэка до министра. И не только в стихах, но и в жизни. Пел везде — хоть в зале, хоть в подвале. 

Относительно тех, кто высокомерно спрашивает «зачем им Галич?», моя гипотеза проста: вы хотите приватизировать духовность? Случись этот концерт на «Дожде», вы б его похвалили, правда? С оговорками, но похвалили б. 

...Галич появился на Первом, потому что «ситуация затряслась»? Но фильм о Галиче был заказан давным-давно — до всяких Солсбери и пр. 

Нет, ничего не докажешь. Бесчувственная чернь ищет всему на свете шкурное объяснение. И жаль, что к этой светской (и простецкой) черни склоняются по неразумию торопливые, горящие на диванах сердца.

Камень раздора

Позволю себе внести свои пять копеек, в качестве послесловия.

Я тоже смотрел по Первому этот вечер памяти в глухой ночи, и тоже, признаюсь, испытал двойственные чувства.

Вот ведущий – Познер, совсем по-брежневски поминутно заглядывающий в бумажку, чтобы сказать два-три слова и назвать очередного исполнителя, вот мелькнувший в полутёмном зале Эрнст, как бы пометивший территорию (я тут, вот он я), вот рефреном повторяющиеся и выступающие друг к другу контрапунктом две простецкие мысли: а ведь был обласкан, но что-то понял в конце концов, не смог перешагнуть через себя; а с другой стороны – был абсолютно раздавлен, когда понял, что придётся уезжать на чужбину…  Вот это всё о чём, к чему?

Он родился и вырос в благополучной семье еврейских интеллигентов, провёл годы Великой Отечественной в Ташкенте, в составе театральной труппы (в армию не взяли, гласит Википедия, -  порок сердца), начал путь поэта со стихотворения «Мир в рупоре» в «Пионерской правде» (в 14 лет, единственное, что опубликовано под настоящим именем, Александр Гинзбург), в первое послевоенное десятилетие, уже под псевдонимом Александр Галич, написал несколько театральных пьес с красноречивыми названиями («Походный марш», «Под счастливой звездой», «Пароход зовут «Орлёнок»), они шли повсеместно, а одна из них - «Вас вызывает Таймыр» - сделала автора всесоюзно знаменитым после того как в 1970-м по ней был снят фильм.  

Впрочем, нет, - пусть не знаменитость, но известность в стране пришла к Галичу во второй половине 60-х, благодаря научно-техническому прогрессу в виде магнитофонов, на которых его песни слушали наряду с Высоцким и Окуджавой, - тоже простенькие, в общем; советский народ (вот именно, не интеллигенция) узнал Галича по лирике, точнее даже – по приблатнённой лирике, с которой своё хождение в народ начал и Высоцкий (показательно, что авторство «товарища Парамоновой» приписывают ему, хотя это хит Галича). А интеллигенция стала прислушиваться, когда в песнях зазвучали диссидентские нотки, и это принесло Галичу не широкую, но глубинную известность. В том числе – в органах.  Парадоксальным образом именно от них он получил единственную свою награду, - премию КГБ СССР 1965 года за сценарий фильма "Государственный преступник".

По-моему, перелом в нём случился в 1968-м, когда советские танки вошли в Прагу, и с той вехи отношения между поэтом Галичем и Советской властью стали стремительно портиться; его исключили из СП и СК, запретили публичные выступления, он стал писать всё более резкие, злые, отвергающие строй песни. По какому-то причудливому движению души в 1973-м Галич окрестился, а год спустя эмигрировал и скончался в Париже в 1977-м, нелепейшим образом получив удар током при настройке то ли телевизора, то ли звукозаписывающей аппаратуры.  При трёх перенесённых ранее инфарктах этого разряда было достаточно.  Разумеется, тут же родилась версия об убийстве, о «руке КГБ», но близкие Александра Ароновича так не считали. 

Всё, собственно. В 1988 году Галича посмертно восстановили в союзах писателей и кинематографистов СССР, ему вернули советское гражданство, на доме в Москве, где он жил перед эмиграцией, открыли мемориальную доску, 80-летие со дня рождения было отмечено при благосклонном внимании властей, - перестройка на дворе, новое мышление, как же!

Вот и 100-летие отметили – вечером памяти на главном телеканале страны.  Что же так взбутоненились видные представители российской либеральной общественности, почему фигура руководителя Первого Константина Эрнста стала тем камнем раздора, из-за которого воины нашей передовой мысли готовы поубивать друг друга?  Потому что Эрнст – олицетворение «режима»?  Или потому, что показанное и прозвучавшее на этом вечере внушает публике мысль о незавидности судьбы изгоев? Или потому, что никто из современных «властителей дум» и близко не подошёл к герою? 

А вот нет ответа.

Юрий Алаев.

Авторизуйтесь, чтобы оставлять комментарии