Почему апатичны сторонники Навального?
Сегодня, когда уже нет никаких сомнений в том, что Алексей Навальный был отравлен и отравление не могло быть совершено без участия той или иной части российской силовой бюрократии, и таким образом — прямо или косвенно — российского государства, удивительной выглядит исключительно вялая реакции на это злодейство российского общества и прежде всего его оппозиционных и молодежных когорт, для которых Навальный был в последние годы очевидным лидером. Причины такого положения попытался объяснить The Bell политолог Кирилл Рогов.
Сегодняшняя апатия кажется удивительным контрастом к ситуации 2013 года, когда угроза реального тюремного срока для Навального вывела на стихийный несанкционированный митинг на улицы Москвы порядка 15–20 тысяч человек, или к ситуации 2019 года, когда десятки тысяч москвичей вышли протестовать против обманной нерегистрации независимых кандидатов в Мосгордуму.
Этот контраст можно было бы объяснить успехами репрессивных политик режима. По сравнению с 2013 годом сегодня мы имеем в России сложившийся и заматеревший полицейско-репрессивный режим. Да и само отравление Навального сопровождалось целой серией репрессивных акций против оппозиционных активистов — это и избиение Егора Жукова, и дело против муниципального депутата Юлии Галяминой, и арест Андрея Пивоварова. В то же время мы знаем, что мощные волны возмущения захватывают людей и выплескиваются в форме стихийных протестов, легко преодолевающих барьеры страха, как это происходит в Беларуси или в Хабаровске. В Хабаровске градус протестной мобилизации два месяца удерживал власти от применения силы в отношении протестующих, каждые выходные явочным порядком выходящих на митинги без всяких разрешений.
Динамика протестных мобилизаций — капризная и плохо прогнозируемая вещь. Случаи, когда те или иные триггеры протеста не дают ожидаемого эффекта или дают неожиданно слабый эффект, и наоборот — когда незначительные, казалось бы, поводы запускают «снежный ком» мобилизации, встречаются довольно часто. Более того, именно эта непредсказуемость мобилизаций часто становится причиной мощных политических кризисов: авторитарные режимы так же плохо умеют их прогнозировать, как и оппозиция.
Поэтому, не претендуя на полноценный и достоверный ответ, можно лишь указать на некоторые особенности динамики протестных настроений и активности российской оппозиции последних месяцев, объясняющих в какой-то степени корни этой апатии.
Нынешнее лето характеризовалось двумя особенностями. Во-первых, оно стало продолжением полукарантина и в этом смысле в целом было отмечено некоторой социальной аномальностью и неопределенностью. Впрочем, в Европе и США протестная активность на фоне пандемии, напротив, оказалась едва ли не аномально высокой. В России же, несмотря на то что российские власти оказали населению минимальную поддержку в связи с локдауном, эффект его — вопреки ожиданиями — оказался каким-то апатически дезориентирующим. Как будто всей стране дали сначала бром, а потом пивасик.
Вторым важнейшим событием нынешнего лета стало поражение оппозиционно настроенных контингентов в кампании против обнуления президентских сроков Владимира Путина и голосовании по поправкам к Конституции. Парадокс заключался еще в том, что, согласно социологическим данным, число противников обнуления было чрезвычайно велико. Практически никогда путинские инициативы не встречали столь массового неодобрения среди совершенно различных и даже «пропутинских» групп, как в этот раз. Несмотря на это, российской оппозиции не удалось выстроить сколько-нибудь эффективную кампанию противодействия «обнулению» и не соответствовавшему никаким республиканским и конституционным нормам «всероссийскому голосованию».
Мне приходилось писать еще в ходе «конституционной кампании», что «обнуление» — отказ от ограничения числа сроков для действующего президента — очень важный рубеж консолидации авторитарного режима и отсутствие организованного сопротивления ему — своего рода «поражение без сражения» — скорее всего, повергнет общество в состояние глубокой депрессии на фоне резкого расширения репрессивных практик режима.
Как известно, сам Алексей Навальный отказался от стратегии массовой протестной мобилизации, связанной с голосованием за обнуление, мотивируя это как режимом полукарантина, так и невозможностью проконтролировать результаты голосования, и призвал сторонников сосредоточиться на тактике «умного голосования» на региональных сентябрьских выборах. Ситуация, однако, осложнялась тем, что часть оппозиционеров и оппозиционно настроенных контингентов были настроены именно на «антипоправочную кампанию». Однако их усилия, не поддержанные Навальным, выглядели удручающе нерезультативными. Как это нередко бывает, проигрыш одной фракции оппозиции ведет не столько к усилению другой фракции, сколько к ослаблению оппозиции в целом, вызванной приливом социальной апатии.
В то же время «умное голосование» (при его многих достоинствах) обладает не столь сильным мобилизационным эффектом: оно скорее рассудочно, чем эмоционально. В особенности — в федеральном масштабе: трудно увлечь оппозиционно настроенных москвичей тактическим голосованием на выборах в городскую Думу Новосибирска. В результате оппозиционные контингенты в России этим летом оказались без какой бы то ни было стратегической повестки и с чувством тягостной беспомощности за плечами.
Наконец, еще одним фактором можно считать те организационные особенности российской оппозиции, которые складывались в последние годы. Алексей Навальный — не коалиционный политик. Его результативность опирается на модель сугубо лидерской, персоналистской политической машины, в которой по сути он один располагал значительным капиталом публичности. Не поддерживая политические кампании, которые пытались организовать другие оппозиционеры вне зоны его лидерства, он вполне успешно демонстрировал свои эксклюзивные возможности эффективной мобилизации противников режима. Но это же делало его одновременно особенно уязвимым.
Более того, как трагически демонстрируют события последних недель и дней, это привело к тому, что в условиях его недееспособности не существует публичного голоса и человека, обладающего достаточным политическим капиталом, чтобы взять на себя инициативу публичной кампании и мобилизовать сторонников Навального и широкую общественность для деятельного протеста против совершенного злодейства, обозначив таким образом издержки режима при покушении на лидеров оппозиции.
Все это не значит, что Навальный в какой-то степени «сам виноват». Это пошлый и плоский вывод. Политики могут ошибаться, так же как аналитики. И нет линейки или учебника, позволяющего измерить правильность тех или иных решений в текущем времени. Позиционная борьба оппозиции и авторитарного режима — длительная история, в которой перебираются разные стратегии (иногда прямо противоположные) и ищутся оптимальные тактики. И важно лишь, чтобы этот поиск и связанная с ними полемика не превращались в фонтаны взаимных проклятий и подозрений.
Этот не претендующий на истину анализ, однако, может подсказать направление тех действий, которые могли бы оказаться сегодня важными и эффективными. Так или иначе, на наших глазах совершено покушение не просто на одного из лидеров российской оппозиции, но совершено еще и очередное покушение на все общество, его стремление к свободе и самоуважению. Совершен еще один шаг по превращению страны в зону, управляемую с помощью криминальных практик. Покушение на Навального важно рассматривать именно как очередное событие в цепи подобных преступлений, самые известные из которых — убийства Анны Политковской и Бориса Немцова.
Ответом на это преступление могла бы стать организация общественной коалиции — именно общественной и именно коалиции — выступающей с требованием прекращения покушений и убийств политиков и общественных деятелей и безусловного установления организаторов и заказчиков отравления Алексея Навального. Ведь до сих пор ни один из подобных случаев внесудебных криминальных расправ с общественными деятелями не был полноценно расследован, а их организаторы и заказчики не были уличены и наказаны. И именно ненаказуемость подобных деяний является железобетонным залогом их повторения снова и снова. Потому что убийство — это очень дешево, если ты знаешь, что оно не будет расследовано.
Такая коалиция могла бы быть оформлена в виде комитета, координирующего общественную активность и демонстрации общественной солидарности против репрессий и внесудебных расправ, равно как и координацию расследования отравления Навального и установления причастных к нему лиц. Опыт коалиционной координации и выдвижения в центр ее повестки абсолютно легитимной общественной проблемы мог бы стать важным этапом институционального развития российской оппозиции.
Ремарка от ВиД. Коалиция – это, наверное, хорошо, в принципе. Но о чем можно говорить на практике, когда оппозиционерам не удалось консолидироваться даже в лучшие для нее времена – в 2012 году, когда случилась Болотная?
На снимке – участники коалиции, не состоявшейся в 2016 году: Милов, Касьянов и Навальный. Они договаривались о совместных действиях на выборах, но 27 апреля Партия прогресса Алексея Навального и «Демократический выбор» Владимира Милова отказались от дальнейшего участия в предвыборной Демократической коалиции. Соратники Навального и Милова разошлись во мнениях с главой Демкоалиции и лидером ПАРНАСа Михаилом Касьяновым по поводу проведения праймериз и формирования предвыборных списков.
Ну, и сегодня так: каждый мнит себя Наполеоном…
