Хорошее дело пакостью не назовут
На прошлой неделе журнал The New Times за 4 дня собрал более 22 миллионов рублей для выплаты наложенного судом штрафа за несвоевременное предоставление в Роскомнадзор сведений об иностранном финансировании издания. Этот краундфандинговый успех дал повод политологу Всеволоду Бедерсону, научному сотруднику Центра сравнительных исторических и политических исследований ПГНИУ (Пермский университет), поразмышлять о теории и практике «мелких пакостей» и возможность дебютировать с анализом ситуации на ресурсе Republic.ru. Статья «Теория малых пакостей. Проснулась ли гражданская активность после выплаты штрафа The New Times?» и комментарий от ВиД – ниже.
Это самый большой штраф в отношении СМИ в российской истории и рекордная сумма, которую удалось собрать в поддержку медиа в такие короткие сроки. Главный редактор журнала Евгения Альбац особо отмечает, что деньги собраны не с помощью трех-четырех знакомых богатых людей, а массово. Хотя имели место и переводы размером в 1 миллион рублей, главное дело сделали переводы в 500–1000 рублей от 20 тысяч человек. Это больше, чем подписчиков у издания.
Что этот случай говорит нам об отношениях государства и граждан в современной России? Является ли история с The New Times примером пусть и ситуативной, но солидаризации гражданского общества? Вот что говорит об этом политическая наука.
Государственный гнет
Исследователи выделили две базовых модели финансирования гражданских организаций. Первая – «континентальная» – характерна для Франции, Германии и в целом для стран Европы; там гражданское общество во многом финансируется государством. Вторая, «англо-саксонская», предполагает большую финансовую самостоятельность гражданских инициатив, финансирование общественных организаций за счет членских взносов или частных пожертвований. Российская модель за четверть века проделала путь от модели скорее «англо-саксонской» – в 1990-е и в начале 2000-х гг. гражданские организации искали финансирование сами, ориентируясь на международных доноров или иногда на российский бизнес, – до модели «континентальной», причем в такой ее версии, где государство не просто финансирует некоммерческий сектор, но и требует в ответ политической лояльности. Впрочем, как показывают исследования, взаимоотношения государства и гражданского общества в последние десятилетия претерпели трансформацию и в других странах.
Так, например, Кендра Дюпюи, Джеймс Рон и Асим Пракаш показали на обширном материале, что в 1955–1994 годах 17 стран приняли законы, более строго регулирующие деятельность иностранных НКО в своих странах и финансирование национальных НКО со стороны иностранных доноров. А в 1995–2012 годах такие меры предприняли уже целых 69 стран – это в основном автократии, такие как Эфиопия и Египет, но и демократии тоже (например, Израиль).
В какой-то степени эти перемены могут быть связаны со стремлением укрепить национальную безопасность, но прежде всего ответ, видимо, в том, что недемократии во всем их разнообразии стремятся найти баланс между контролем за гражданским обществом и социальной эффективностью.
Спонтанность и возмущение
Очевидно, что краудфандинг и сбор частных пожертвований – это путь, который позволяет институтам гражданского общества, хоть НКО, хоть медиа, сохранять независимость от политиков и бюрократов. На это же работают и горизонтальная самоорганизация и опыт коллективных действий: защита своих прав или групповых или публичных благ (двора – от уплотнительной застройки, сквера – от вырубки под торговый центр, исторического здания – от сноса). Начиная с массовой гражданской мобилизации аномально жарким летом 2010 года для борьбы с лесными пожарами, в России стали говорить о качественном скачке в отечественном благотворительстве, волонтерстве и самоорганизации «среднего класса». Людмила Засимова и Марина Колосницына из ВШЭ в своем исследовании на основе общероссийского опроса показывают, что россияне, несмотря на экономическую рецессию, охотно жертвуют деньги на общественно полезные цели. Почти 48% опрошенных жертвуют часто, но понемногу: до 200 рублей.
Засимова и Колосницына также делают вывод о спонтанном характере российской массовой благотворительности: прочитал, увидел, услышал что-то, что затронуло, задело или возмутило – перевел 100–200 рублей в поддержку. Похоже, что это хорошо описывает ситуацию с The New Times: беспрецедентный штраф вызвал у общества беспрецедентное возмущение и, как следствие, множество микропожертвований.
Известный исследователь социальных движений Джеймс Джаспер отмечал значимую роль «морального шока» в политической мобилизации. В его теории, эмоции предшествуют вовлечению людей в социальные движения и протесты. Если точнее, то эмоциональность – это механизм, помогающий мобилизовать и удержать участников, а также позволяющий им продемонстрировать лояльность целям движения или протеста. Возмущение в этом смысле – довольно полезная гражданская эмоция, которая напрямую связывает личное (частное) и публичное (общественное) и упрощает координацию дальнейших действий населения по защите своих или чужих интересов. Множество стихийных митингов и протестов в России – от реакции на мусорные полигоны в Подмосковье до народного схода после трагедии в Кемерово, – были вызваны именно мощнейшим общественным возмущением. Маргарита Завадская и Наталья Савельева проанализировали протестные лозунги «болотного» движения и выяснили, что именно восприятие фальсификаций на выборах в Думу в 2011 году как «кражи выборов лично у меня» стало основным триггером для протестов зимы 2011–2012 годов.
Ниже радара
Личное эмоциональное и финансовое инвестирование в общественный или политический проект – это вполне обыденная вещь для современных российских граждан. Но все же масштабность истории The New Times одним феноменом возмущения объяснить довольно сложно.
Исследовательница взаимодействий гражданских организаций и государства в Китае Каролин Су писала, что для гражданских объединений, которые не хотят работать по тем официальным условиям, которые предъявляет китайский авторитаризм, приемлемой стратегией становится переход в состояние «ниже радара». В таком формате общественная активность существует в виде незарегистрированной и четко не структурированной инициативной группы. Это позволяет избежать чрезмерного внимания со стороны государства и необходимости соблюдать политические и организационные требования. Тем не менее, и в этом состоянии объединение может достигать своих социальных целей, а в отдельных случаях и «покусывать» китайское государство, когда появляется возможность. Су отмечает, что объединения могут эффективно оказывать социальные услуги и канализировать протестные настроения в отдаленных сельских местностях, до которых власти трудно или некогда дотягиваться.
Такой вариант гражданского, низового сопротивления авторитаризму по аналогии с «теорией малых дел» можно назвать «теорией малых пакостей». В автократиях, где у граждан нет качественных институтов обратной связи и каналов прямого влияния на политику, «малые пакости» становятся одной из форм массового политического поведения. Политический антрополог Джеймс Скотт похожую ситуацию называл «оружием слабых». Это рутинное, повседневное сопротивление тому, что государство навязывает гражданам. Крестьяне Юго-Восточной Азии, которых изучал Скотт, публично демонстрировали лояльность, а на деле саботировали указания власти или откровенно что-то портили.
Возможно, часть современных россиян становятся похожими на этих крестьян из Зомии – неподвластного государству региона Юго-Восточной Азии. При внешнем конформизме они делают кажущиеся им безопасными «малые пакости»: не голосуют за кандидатов от власти на выборах в некоторых регионах, финансируют антикоррупционные расследования Алексея Навального, в сжатые сроки собирают гигантские средства для, откровенно говоря, не самого популярного медиа The New Times.
Право пакостить
У стратегии «малых пакостей» много преимуществ. Во-первых, авторитарному государству сложно отследить, проконтролировать, а значит, и наказать такие общественные инициативы. Даже мощная машина авторитарного надзора в Китае не способна развернуть массовые репрессии в отношении мелких пакостников, а уж тем более это нереально в России. Во-вторых, граждане понимают, что такие действия безопасны, и что серьезных временных и финансовых затрат они не требуют, а значит, стратегия «малых пакостей» может быть вполне массовой. В соответствии с классической русской литературой, населению России становится «легко и приятно» говорить власти правду как минимум о несогласии с действиями ее официальных институтов, принимаемыми законами или выдвигаемыми на выборах кандидатами.
История штрафа The New Times и быстрого сбора средств для его погашения – это пример, когда сошлись в одной точке и возмущение (причиной и размером штрафа), и накопившееся у общества желание напакостить. Вероятно, сыграл свою роль и накопительный эффект: не пойманные за руку и не наказанные за предыдущие всплески политического краудфандинга российские граждане убедились, что такие действия безопасны, и смогли мгновенно мобилизоваться.
Однако вряд ли «малые пакости» способны каким-либо серьезным образом повлиять на действующий политический режим. В Китае исследователи фиксируют такую стратегию гражданского общества с конца 2000-х годов, но ни к какой демократизации это не привело. С другой стороны, настроение властям это все-таки портит. Так же, как история с The New Times.
Практические замечания к теоретической части
Первое, что смущает в статье политолога Бедерсона, - это гиперболизация ситуации: случай с довольно специфическим ресурсом, каким является The New Times (или узко нацеленным, если угодно), - слишком мал для постановки вопроса, проснулась ли гражданская активность в России.
Если посмотреть на казус TNTс практической точки зрения, то надо констатировать, что те, кто выписал несуразно большой штраф за несвоевременное предоставление какой-то отчетности, абсолютно не в состоянии отдавать себе отчёт в политическом смысле своих действий, а те, кто сумел организовать фантастически быстрый сбор искомой суммы и поднять локальный хайп в связи с этим, как раз руководствовались политическими соображениями.
Другими словами, у меня есть большие сомнения, что 22 млн рублей были собраны за 4 дня благодаря пожертвованиям обычных граждан России. При всём уважении к работе коллег из редакции TNT, это не тот ресурс в Сети, на который массово заходят люди, живущие вне пределов Садового кольца или, там, рублёвского анклава, и сам факт, что, по словам редактора Евгении Альбац, количество жертвователей превысило количество подписчиков издания вызывает улыбку. Не говоря уж о том, что сбор пожертвований был объявлен в субботу (!), а уже во вторник последовал рапорт об успехе.
Те же эмоции вызывает и термин «теория малых пакостей», на авторство которой Всеволод Бедерсон, впрочем, предусмотрительно не претендует: переосмысление с негативной коннотацией известной теории малых дел выглядит минимум странно применительно к рассматриваемой автором ситуации, ведь тут речь о благом порыве и называть его, обобщая, «пакостью»… Ну, «улыбнуло», говоря на молодёжным жаргоне.
При всём этом надо признать, что автор ловко воспользовался поводом, чтобы показать динамику отношения к НКО в мире и подсказать, как можно насолить власти, не особо опасаясь за последствия своих действий.
Юрий Алаев.
Иллюстрация: сегодняшний скриншот главной страницы сайта TNT показывает, что призыв к сбору пожертвований остаётся в силе.